Как тяжело писать на заданную тему, да еще такую злободневную, как Россия и Запад. Хотелось бы поставить оба слова в кавычки во множественное число и уйти от этой поляризации, сильно отдающей интеллигентскими спорами 19-го века и плохо пересказанным по-русски немецким романтизмом. Мне кажется, эта оппозиция "Россия и Запад" обречена на на дурную бесконечность хорошо усвоенных клише и уводит нас от более серьезного разговора о взаимной мистификации России и Запада; о проблемах перевода и непереводимости; о культурных контекстах и временных несовпадениях артистических тенденций в России, Западной Европе и США.

Что происходит с русским фильмом при вывозе на Запад? Из страны культуроцентрической, где с 19-го века до горбачевских дней культура была основой национальной гордости, русский фильм выводится в иную систему ценностей (условно назовем ее западной демократической системой), где культура – лишь одна из возможных, но далеко не самых престижных и денежных сфер деятельности. В России по-прежнему отсутствует культурная дифференциация – размеренно-структурированные культурные полутона: "элитарное", "интеллектуальное", независимое, оппозиционное, средне-интеллигентское, средне-коммерческое кино, а также blockbusters, box office, best sellers и собственно порнография (x-rated). Границы этих культурных сфер условны, но далеко не свободны. Может быть, "комплекс обиженного мессии" объясняется именно этим культурным непопаданием в нужный полутон. Часто эти полутона так же непереводимы, как юмор и игра слов, что всерьез затрудняет взаимопонимание. ...

Летом 1994 я посмотрела три новейших фильма: "Курочка Ряба", "Подмосковные вечера" и "Утомленные солнцем". Чтобы сделать настоящий критический анализ этих трех фильмов, мне хотелось бы посмотреть их второй раз, желательно, для сравнения, в других контекстах. Если мне такая возможность представится, я переделаю свои заметки впопыхах на заданную тему. А пока ограничусь неавторитарными набросками проезжего культуролога. Вообще контексты, в которых я смотрела эти три фильма 1994-го года, тоже заслуживают внимания. "Утомленные солнцем" шли в нормальном полупустом французском кинотеатре с кондиционером и кока-колой. ...

Романсы – жестокие, патриотические и сентиментальные – любимы отечественными режиссерами и часто появляются в названиях фильмов: "Черная Роза – эмблема печали...", "Подмосковные вечера" и, наконец, новый фильм Никиты Михалкова "Утомленные солнцем". Этот фильм снят не для России и не для Запада, а для самого Михалкова. "Утомленные солнцем" – это красивое и талантливое самолюбование. Взгляд режиссера – это взгляд девочки, наивно поддакивающей в такт романсу, или взгляд мужественно-нежного комдива, любующегося на себя в зеркало. Фильм – это своего рода чеховщина в красном свете. Чехов – некая героиня-дворянка замужем за героем Красной армии, который при этом честен и красив. Ситуация точно напоминает "Прорву", только дворянку здесь исполняет не Уте Лемпер, а все та же Ингеборга Дапкунайте, так по-западному сыгравшая в "Подмосковных вечерах". Однако по стилистике и сюжетно-идеологической структуре фильм прямо противоположен "Прорве". В "Утомленных солнцем" тоталитарная прорва не поглотила всех героев фильма – напротив, почти все, кроме Мити, бывшего белого эмигранта, а ныне служащего НКВД, кажутся либо нетронутыми сталинизмом, либо наивно верящими в новую прекрасную жизнь. Место действия здесь не новая Москва (метрополитен, ВДНХ и т. д.) как это было в "Прорве", а чеховская дача и неизменная русская природа. Фильм явно противостоит постсоветской идеологии: бывший белый эмигрант (фигура, которую принято идеализировать) здесь – сотрудник НКВД. А красный генерал, верящий в коммунистическую утопию, – жертва Сталина. Он трагически погибает в праздник сталинского дирижаблестроения. Фильм мог быть сделан в брежневское время (разница только в финансировании).

В Париже фильм идет под именем "Обманное солнце" (которое пытается придать фильму более дидактический характер). Фильм вышел очень широко во всех основных кинотеатрах, а не только в богемных маленьких залах на Левом Берегу. Рекламой с лирическим портретом комдива-Михалкова и его очаровательной дочки был заклеен весь Париж. Фильм не понравился интеллектуалам. В левоинтеллектуальной газете "Либерасьон" его обвинили в идеологической и эстетической банальности. Критик Дидье Перон пишет следующее: "Михалков: прошедшее (или зашедшее) солнце. Нет ничего нового в "Обманном солнце" русского режиссера: ни в его показе сталинизма, ни в его профессионализме, примазанном чеховским акцентом". Ревью кончается так: "В то время как в России происходит рискованное переигрывание политического пейзажа, проповедь Михалкова, его латентный пассеизм и его благонамеренный жар кажется нам чем-то вроде волосинки в борще". Конечно, критика самого можно обвинить в ненужном политизировании и категоричности, а также в постсоветском экзотизме. Действительно, почему все русские фильмы должны отражать современность? Но с другой стороны, интересно, что для критика из "Либерасьон" фильм Михалкова воспринимается как официальное, полукоммерческое кино (mainstream, одновременно в русском и французском контексте). Он нападает как раз на то, что, по его мнению, представляетсобой новый русский официоз, хорошо продающийся на Западе – "загадочная славянская душа, благонамеренность", – все, что Михалков так активно пропагандирует в своих французских интервью. Эти нападки так же могли предназначаться среднекоммерческому американскому кино или фильму "Москва слезам не верит" в восьмидесятые.

В более информативном, нейтрально-рекламном журнале "Телерама" фильму отведено много внимания и много похвал. Там же помещено интересное интервью с cамим режиссером. Интересно оно не столько тем, что говорит Михалков, сколько тем, как его представляют. Заголовок такой: "Интервью с Никитой Михалковым: русский человек, славянская душа, Бог, закон и ответственность. И кино". Сюжет такой. Москва наводнена импортными банками, казино и кабаре, мечтами о плохо имитированной Америке. Вдали от суеты – Никита Михалков. Простой офис. На стене генеалогическое дерево, показывающее, как далеко в историю уходят корни Михалковых. На столе – чашка кофе и саке (японский вариант водки). Читая интервью, возможно упрощенное для широкого читателя, я поразилась, как столь тонкий художник, верящий в недосказанность и аллюзию, повторяет общие места. Например: "Во Франции Бог – это закон, а Россия никогда не знала закона". (Это точно из Достоевского, см."Зимние заметки о летних впечатлениях".) Или вот что думает Никита Михалков о России и Западе: "Две концепции жизни противостоят друг другу: горизонтальная – философия Макдональдса и вертикальная – вечные общечеловеческие ценности". (Хорошо, если б все было бы так просто. Вот тебе Россия и Запад, Обломов и Штольц – никаких тут нюансов и недосказанностей искать не нужно.)

Михалков обьявляет себя евразийцем. Кофе и саке, которые так точно подметил журналист, – это бытовое евразийство (только финансирование неевразийское). Россия-Евразия, самодостаточный континент-океан, особая ментальность, не имеющая ничего общего с Западом... Интересно заметить, по ходу, что исторически евразийское течение является интересным результатом взаимоотношений России и Запада. Евразийство – продукт первой эмиграции. Многие евразийцы, а также философы русской идеи, поддержали Советский Союз в 1930-м. Некоторые из них, скажем, сочувствующий евразийцам Сергей Эфрон, стали активными сотрудниками НКВД в конце 1930-х, и судьба их, как известно, трагична... В свете истории евразийства становится особенно интересным герой михалковского фильма, белоэмигрант-энкавэдэшник Митя. Он как бы придает иное измерение самодовольно-самодостаточному мировоззрению режиссера. Исторические противоречия и парадоксы, которые могли бы усложнить его позицию, остаются за кадром. Да и причем тут русская история – русская мифология гораздо увлекательнее! Конечно, можно просто любоваться ракурсами и поэтическими длиннотами фильма, вообще не думая о мировоззрении режиссера. Однако же он не устает напоминать нам о своей философии в каждом интервью. ...