... Фильм "Утомленные солнцем" – это все-таки не столько триумф отечественного кино, сколько триумф кинематографа Никиты Михалкова. Можно сказать, что это его антология, в которой собраны все лучшие наработки предыдущих лент. Здесь и чеховска дача с полным набором мхатовских персонажей ("Неоконченная пьеса..."), и детективная интрига, которую ведет сотрудник НКВД, и отголоски революционной героики ("Свой среди чужих..."), здесь и традиционная национальна тема, обозначенная образом неоглядных полей и бегущего ребенка ("Несколько дней из жизни Обломова"), а также коренным русским типом, выписанным на этот раз в более эпической манере, без гротесковых нарочитых черт ("Урга", "Автостоп"). Все действующие лица – типические, традиционные, и замечательная психологическая игра актеров делает их еще более узнаваемыми. Сам Котов – патриархальный русский герой, защитник народа и "отец родной"; Митя – интеллигент с чеховской дачи, тот же Платонов из "Неоконченной пьесы...", перемолотый советским режимом; их общая возлюбленная – молчаливая и загадочная, какой может быть лишь самая простая женщина, и т.п.

"Оскар", заслуженный этой картиной, выдвигает на передний план одну ее особенность. Американская киноакадемия в силу определенной национальной традиции рассматривает кинофильм прежде всего как продукт потребления. Всегда важен вопрос об идентичности продукта; он должен быть именно тем, за что себя выдает. Умение решать определенную задачу, четко соответствовать заявке, всегда отличало американский кинематограф. И это же отличает фильм "Утомленные солнцем" – он лишен сверхсмысла. Из него можно извлечь лишь ту информацию, которая была намеренно вложена автором. После просмотра не остается ничего в остатке; смысловое целое фильма герметически замкнуто.

В этом отношении такие фильмы, как "Несколько дней из жизни Обломова" или "Урга", были более далеки от совершенства. Их не отличала такая выверенность композиции, такая закругленность смысла. В них были резервы последовательности, способные создавать остатки, нечто трудноуловимое, что остается после того, как представление отсмотрено и все удовольствие получено.

И все-таки даже в этом безукоризненно сделанном фильме есть одна несообразность, цепляющий сознание парадокс, порожденный, вероятно, стихийным своеволием таланта, выпирающего за рамки производственной необходимости.

Это образ, созданный с помощью нарочито лишнего, случайного в сюжете персонажа – несчастного шофера грузовика. Композиционная задача этого персонажа, на первый взгляд, ясна: он закругляет сюжет, появляясь в начале, середине и конце, а его смерть служит метафорой безвинной гибели миллионов простых людей. Однако, кроме этих двух, несчастный шофер выполняет еще одну функцию, которая недоступна никому из главных героев – символическую, и в этом парадокс. Этот едва намеченный персонаж – единственный, создающий смысловое поле, способное преодолеть рамки конкретного сюжета. Он вырастает до символа, в то время как тщательно проработанные образы главных действующих лиц остаются на уровне знаков, типов. Этот образ русского народа, родственный гоголевскому архетипу, дает фильму прорыв к более глубоким слоям национальной памяти, чем сама по себе тема сталинских репрессий.

В фильме получилось, таким образом, что главное сказано малыми средствами, в то время как основные средства ушли на проговаривание отчасти второстепенного. В этом казусе нетрудно увидеть символику. Так "загадочная русская душа" традиционно объегоривает Запад, который хвалит и награждает за вторичное, полагая его тем главным, которого в действительности он даже не заметил. ...