Оператор – режиссер: кто от кого зависит

... Гильдия кинооператоров России совместно с компанией "Кодак" провела семинар, немножко похожий на фестиваль: кинопоказ, "круглые столы", презентация новых технологий, обсуждение фильмов. Следует отметить общую доброжелательность. Не то, чтобы все были снисходительны, но чаще радовались удачам и азартно обсуждали способы их достижения.

... Самое бурное обсуждение пришлось на долю Игоря Клебанова. "Превращение" Кафки – одна из самых знаменитых новелл в мировой литературе. По крайней мере, ХХ века. Валерий Фокин сперва поставил "Превращение" в театре "Сатирикон" с Константином Райкиным в главной роли. Спектакль был создан, иначе не скажешь, виртуозами. Но сценография была такая, что допускала присутствие не более сорока зрителей. Сохранить постановку и одновременно расширить аудиторию, наверное, можно только в кино. Однако сохранить постановку вовсе не значило для Фокина повторить ее. Фильм должен быть фильмом. И потому гораздо существеннее, разумеется, отличия. Евгений Миронов моложе, мягче Райкина, одну и ту же задачу, стремясь к одинаковому результату (тот же Кафка, тот же Фокин), они решают разными способами. Чрезвычайно важно, что в фильме изменился угол зрения. В театре декорация была выстроена так, что зрители, перегибаясь через барьер, смотрели на все происходящее сверху, в кино режиссер и оператор для съемки превращения выбрали нижний ракурс. Зрители приближаются к страдальцу, видят, как искажается его лицо и весь облик. Но изменяются и все остальные персонажи: родители, сестра.

Кино, естественно, дало возможность резче выявить контраст между внутренним и внешним. В первую очередь, включением натуры. Герой появляется на экране под проливным дождем. Он выходит из поезда и по дороге домой то аккуратно обходит, то перескакивает лужи и лужицы. Хлещет дождь, а он улыбается, улыбается. Он счастлив, потому что знает и слышит, как его ждут, как ему рады. Улыбается, понятно, Миронов, но светлым, прозрачным делает кадр Клебанов. На протяжении всей картины оператор содействует ее напряжению и выявлению общего смысла. И вот финал: герой заброшен в подвал, грязный, замызганный, такой же, как он сам, с объедками и огрызками на теле. Мрачное это помещение, и без того беспросветно темное, пересекают жуткие, наводящие тоску и ужас тени. А на улице – благодать: солнце сияет, все чистенькое, умытое, самодовольное. Ни на гран сомнений и переживаний. Бывает же такая глупая красота.

Одно вот только удручает. Как-то так получилось, что уровня новеллы картина Фокина не достигла. Но вины Клебанова в том нет. ...