Выборгский фестиваль открылся фильмом "На Верхней Масловке"

Выборгский фестиваль открылся, как обычно, по-домашнему. Без особой помпы, с непременным скорбным маршем участников и гостей от гостиницы "Дружба" до кинотеатра "Выборгский палас" под нестройные звуки духового оркестра, наяривающего марш из фильма "О бедном гусаре замолвите слово". Фильм открытия – камерная драма Константина Худякова "На Верхней Масловке" – оказался таким же нестройным и нескладным, но и в определенном величии ему никак нельзя отказать.

Константин Худяков поставил свой фильм по одноименной повести Дины Рубиной ("Газета" уже упоминала об этой экранизации в интервью с писательницей в номере от 23.02.2005). Хорошая проза – вещь хрупкая и при транспортировке в соседние подвиды искусств неизбежно покрывается вмятинами и потертостями. Казалось бы, в этом случае гарантией сохранности должны были служить имена исполнителей главных ролей – Алисы Фрейндлих и Евгения Миронова. Увы, оба актера здесь выступают скорее вопреки режиссуре, сценарию и прочим обстоятельствам. Получается это у них с переменным успехом.

Фрейндлих играет владелицу художественной мастерской под тем самым адресом, что вынесен в название и повести, и фильма. Сразу надо сказать, что декорации удались особенно. Закоулки дома № 25 по Верхней Масловке становятся то театральной сценой, то тронным залом, то курьезным пантеоном, а то и критским лабиринтом. В этих палатах царит героиня Фрейндлих – девяностолетний реликт, невероятно витальное ископаемое, ровесница эпохи. Ее Анна Борисовна помнит и дореволюционную идиллию, и парижский богемный раек, она водила знакомство с Модильяни и Цадкиным, познала и славу, и хулу и теперь величественно догорает в окружении своих давних работ. Свидетелем и участником ее угасания становится Петр, герой Миронова, – недоучившийся театральный режиссер из провинции, приехавший покорять Москву, а в итоге опекающий вздорную старуху, которая "никогда никого не любила". Отношения этих двух персонажей, их сосуществование в запыленной мастерской, постоянные перепалки на любые темы и составляют главное достоинство фильма. Тем более жаль, что достоинство это оказывается единственным.

Во всем, что окружает дуэль Фрейндлих и Миронова, так и чувствуется желание режиссера "подоткнуть" под центральный сюжет повести мягкой ветоши, сделать себе и зрителю уютнее. Это в равной степени относится и к биографическим ретроспекциям (порхание Анны Борисовны в ее царско-французском далеке, метания Петра в театральном училище), и к сюжетным ответвлениям с участием художника Матвея (Евгений Князев) и его жены Нины (Алена Бабенко). Все эти эпизоды оказываются не просто лишними – они убивают всю картину. Из бесталанных ретровставок, в которых Миронов должен изображать двадцатилетнего студента, а разогретая булочка из бакалейного отдела супермаркета "Перекресток" – парижский круассан начала века, действительно можно узнать кое-что о жизни героев до их встречи. Но надо ли? Умный зритель, даже если не читал книгу, и сам догадается о предыстории любви-ненависти, а для другой публики, кажется, это кино и не было предназначено.

"На Верхней Масловке" необходимо посмотреть с одной-единственной целью – ради наслаждения невероятным бенефисом Алисы Фрейндлих. Несколькими скупыми жестами, трогательным шамканием, беспомощным наклоном головы она бьет всех актеров, имеющих несчастье оказаться рядом с нею в кадре. Сочиненные Диной Рубиной фразы оживают, только будучи произнесенными дребезжащим, суховатым голосом Фрейндлих. Рассказывают, что режиссер рассматривал для этой роли кандидатуры Инны Чуриковой, Людмилы Гурченко и Софико Чиаурели – но остановился на Фрейндлих. Сыгранная ею с безумной искренностью и самоотдачей трагическая фигура спасает фильм, но одновременно и губит, и делает смешными любые попытки соответствовать заданному уровню. Реплики вымышленной Анны Борисовны, обращенные к несуществующему Пете, безжалостно подсекают весь искусственный, погруженный в самолюбование кинематограф: "Искусство – это не матрац. Вам только кажется, что, вращаясь возле искусства, вы что-то для него делаете. А вы просто скачете по матрацу". Создателям картины надо было обладать редкой способностью к самопожертвованию, чтобы оставить в сценарии слова, звучащие как приговор всей затее.