ПРЕМЬЕРА ФИЛЬМА "ЛИМИТА" ДЕНИСА ЕВСТИГНЕЕВА

Новейшая история отечественного кино. 1986-2000
2004
Лилия Шитенбург

В кино появляется новый герой – "новый русский"

"Очнись! 1993 год! Гюго читал? – Причем здесь Гюго? – Ни причем. Злой я" – этот многозначительный диалог вели герои в фильме Дениса Евстигнеева. В воздухе пахло большой агрессией. Виктор Гюго тут был в самом деле ни причем – "новыми отверженными" изредка интересовалось лишь никому не нужное конъюнктурное кино, прозванное "чернухой". "Голод голодных" так и не стал настоящим предметом искусства. Оставалась никем пока не воспетая "сытость сытых". Тема, обладающая необходимой для полноценного художественного произведения стартовой энергией, – поскольку могла обеспечить вдумчивого наблюдателя невероятными сюжетами и роскошной криминальной фактурой, присущей лихой эпохе "первоначального накопления капитала", – иначе говоря, "Его препохабия". Сценарий, написанный Петром Луциком и Алексеем Саморядовым, был основательно переписан Ираклием Квирикадзе, после чего был интенсивно переработан режиссером Евстигнеевым (дебют оператора-постановщика с убедительным послужным списком фильмов). В итоге визуальный план оказался намного красноречивее и содержательнее рассказываемой истории. Жили-были два старых приятеля, бывших лимитчика, один стал богатым хакером (Иван – Владимир Машков), другой – бедным банковским служащим (Михаил – Евгений Миронов). А тут как раз пореформенное начало 1990-х гг., конфликт интересов – и один взламывает программу другого. Но доломать не в силах ввиду экзистенциальных трудностей, неожиданной глубокой духовности на почве старых воспоминаний о совместном распитии дешевого портвейна в парадняках, освоении доступных уродин и исполнении великой песни "Естудей" (так звучит в фильме). Но как бы ни плакал богатый, придут другие богатые и достанут бедного вместе с его хитрой программой.

В качественной, небанальной мизансцене бедный гений будет тихо сидеть с аккуратной дыркой во лбу, а оставшийся в живых – переживать, пока не пойдут титры. Впрочем, Евстигнеев умудряется снять фильм, для которого сюжет не важен. Пафос преодоления аморфной действительности "злым" мускулистым героем, снабженным в качестве персонального детонатора тонкой душевной организацией, оказывается снижен. Из Ивана Ворошилова вышел не страдающий ницшеанец-самородок, дитя цифровых богов, а скромный гид по вечерней Москве начала 1990-х гг. Новая фактура победила новую натуру.

Внедренные в ткань фильма флэш-бэки, посвященные ностальгическим воспоминаниям о счастливых 1970-х гг., сняты в манере любительского кино. Этому монохромному, грязно-коричневому счастью противопоставлены умытые, прилизанные картинки: на них изображено, как в модном ночном клубе спортивного вида молодые мужчины в дорогих, скверно сидящих костюмах, громко подбадривая себя молодецкими окриками, исполняют ритуальный танец дикой крутизны и лихости. В роли местного шамана – Игорь Верник, чей мертвый белозубый оскал признан критиками знаком эпохи. Этот могучий вспрыг и разбойничий посвист новых хозяев жизни, из грязи в князи рвущихся "пассионариев", жизнелюбивых смертников ("Гришу не видели? – Убили Гришу") и оказывается едва ли не единственным внятным и значимым высказыванием фильма. До пляски краснорубашечных опричников из "Ивана Грозного' ("Ой, жги, жги, жги!!!") оставалось совсем чуть-чуть (размаха, масштаба, таланта – тех самых качеств, которых не хватило и фильму, и исполнителю главной роли Машкову).

Не топочет вместе с ребятами только молодой, рано лысеющий капиталист, персонаж Максима Суханова. Одна из первых киноработ Суханова способствует появлению в "Лимите" содержательного образа, имеющего отношение не столько к новому времени, сколько к богатой традиции изображения русского купечества. Этот немногословный парень "с биографией" организует пожар в собственном офисе в центре Москвы, непринужденно болтая по телефону по-французски (на деловом языке прошлого века), учит уроки с любовницей-малолеткой, устраивает разгул на трехпалубном, как русский мат, личном пароходе (бывшей паратовской "Ласточке")... Понятно, что скоро отправляться ему вслед за Гришей – если не от пули сгинет, так от переизбытка воображения. Деталь, освобождающая его от роли "типичного представителя".

Евстигнеев снимает картину на тему "что такое хорошо и что такое круто" – и первому, некрасивому, грязно-коричневому, не победить второе – глянцево-гламурное. Как не пройти бывшей лимите сквозь игольное ушко. Круто: завязать узлом телевизионную антенну на крыше, расколошматить монитор от компьютера (здесь Машков много убедительнее, чем за клавиатурой), купить заброшенный водный стадион, оприходовать пьяную в хлам рыжую "мочалку" в дворовой беседке. Круто наутро назначить ее своей "прекрасной дамой", катать на катере, покупать "мебеля" и орать ей в лицо грязные оскорбления в преддверии нового романтического приступа. Любовная сцена между Иваном (Машковым) и Катей (Кристиной Орбакайте, чье участие – "знаковая" акция фильма) – одна из самых фальшивых "восьмерок" в отечественном кино. Собственно, подобными внеэстетическими "проговорками" фильм Евстигнеева и ценен. Хозяин жизни, самодовольно именующий себя VIP (Ворошилов Иван Петрович), мучительно пыжится, изображая состоятельность и брутальность, отчего выглядит жалко и мелковато. Отнюдь не новым "цезарем" – а жалким пигмеем на ступеньках Колизея-стадиона. Пятачок за пучок такие пассионарии. Желая романтизировать своего суперплебея, Евстигнеев его развенчал.

В финале победитель, как водится, не получил ничего. Друга грохнули, дискету вскрыли вместе с идеалами, стадион оказался не империей, а неудачным вложением капитала. Прекрасную даму – и ту подменили. Судьба оказалась шлюхой. Кто бы мог предположить...