"ИДИОТ"

Газета "Волжская коммуна" №106-109
19-21.06.2003
Алексей Солоницын

Я ваши глаза точно где-то видел... да этого быть не может! Это я так... Я здесь никогда не был. Может быть, во сне...
Ф. Достоевский. "Идиот".


Десятисерийный художественный фильм "Идиот", показанный в мае по каналу Российского ТВ, справедливо назван главной премьерой года. На экран вернулось большое кино, по которому так истосковался зритель не только старшего поколения. "Комсомолка" сообщила, что цифры телерейтинга "Идиота" оказались необычайно высоки даже по сравнению с братками из "Бригады". Это означает, что высокая литература, переложенная на язык кино с глубоким чувством уважения и любви к великому писателю, столь же востребована молодежью России, как и прежде.

Предельно точное следование режиссера-постановщика Владимира Бортко тексту романса выражено уже в самом начертании названия картины – достаточно красноречиво об этом говорит знак "Ъ".

"Комсомолка" и подражающая ей пресса пишет, разумеется, по уже сложившимся печальным стандартам: какие там приколы были на съемках, кто какие костюмы носил и сколько они стоят, кто в кого влюбился и т.д. и т.п. А о сути фильма и романа, тех вечных, жгучих, мучительных вопросах, которые буквально терзали Достоевского и о которых не могли не думать создатели фильма, сказано вскользь или вообще ничего не сказано. Будто куда-то улетучилась наша критика, которая в прошлые времена поднималась до таких высот, что и сама становилась литературой, нужной читателю, точно указывала на значение и смысл написанного и показанного, радовалась и сострадала, удивлялась и горевала.

Вот появляется он на экране – невысокого роста, худенький, но вовсе не заискивающий даже перед важным "кабинетным прислужником и докладчиком его превосходительства" в доме генерала Епанчина. Ведет себя более чем скромно, всей поклажи – один узелок, однако взгляд спокоен и мягок, а стоило ему заговорить, как сразу обнаружились глубина души и та чуткая доброта, которая не может не обезоружить даже привыкшего к ортодоксальной строгости сугубо официального стража порядка в доме генерала. А самое главное, что с камердинером этот странный посетитель стал говорить как равный с равным. И о том, что пережил там, в Швейцарии. Он присутствовал при казни и стал высказывать такие мысли о переживании души человека перед смертью и о праве тех, кто обрекает приговоренного пережить ужасную муку, какую и представить-то себе невозможно, что лакей усадил его рядом и даже разрешил незнакомцу покурить.

С этой сразу захватывающей внимание зрителя сцены и начинается фильм, и пока мы вглядываемся в черты князя Льва Николаевича Мышкина, любимого героя Достоевского, пока обдумываем, тот он или не тот, правильный ли выбор сделал постановщик картины, артист сразу же начинает убеждать нас, что да, тот самый, последний князь из угасающего рода Мышкиных – он мог быть и таким.

Органичность, естественность существования в кадре молодого актера Евгения Миронова, уже широко известного и по кино, и по театру, делает свое дело – от сцены к сцене мы все больше привыкаем к нему, и уже начинаем переживать, сострадать, то-есть жить вместе с ним. ...

Быть на уровне гения невозможно, но ведь стремиться к этому надо, не правда ли? Ведь Достоевский брал за идеал Христа. Так почему бы и Владимиру Бортко не пойти по этому пути, коли он петербуржец, коли он взялся экранизировать Достоевского?

Да, Евгений Миронов безусловно талантлив. Добротой светится его взгляд, глаза все время живые, добрые, всепрощающие, и обаяние его несомненно. По тем задачам, которые ставил перед ним режиссер, он все выполнил точно и с большим, ненаигранным чувством.

Вот только задачи режиссера, которые все более видны от серии к серии, и в особенности когда подходят ключевые сцены, далеки от тех, какие ставил перед собой Достоевский. Миронов-Мышкин, как и его старший предшественник по кино Яковлев-Мышкин в фильме И. Пырьева, очень земной, очень хороший и чистый человек. В "Комсомолке" В. Бортко говорит, что у Пырьева прочтение романа "социалистическое", где "буржуазия разлагается", что актеры играют совсем не то, а "герои романа – нормальные люди, такие, как мы. А нормальных людей обуревают страсти, далеко не всегда светлые".

Согласен, Пырьев действительно ставил не Достоевского, а скорее Островского, опять-таки в "соцреалистическом" плане, где героев "среда заела", как язвил Достоевский над "социальными" писателями, которые "разоблачали" общество. Но и сам Бортко вместе с Мироновым делает Мышкина настолько земным, "обычным человеком", что "неземного, надмирного" в главном герое не остается. Режиссер сознательно избегает показа не только припадков Мышкина, но и все время обходит болезни его. Герой время от времени говорит: "Голова болит", но этой боли, которая неразрывно связана у него с болью душевной, нет. В ключевой сцене на лестнице, когда Рогожин выхватывает нож, чтобы зарезать Мышкина, князь валится с лестницы, с ним падучая. Все это показано на общем плане, и трагедийной высоты в этой сцене нет. Как нет ее и в сцене у Епанчиных, когда князь разбивает китайскую вазу – все ограничивается криком Льва Николаевича. Не подумайте, что я призываю показывать патологию , "смаковать" ее. Но ведь трагедийность (а перед нами высокая трагедия) достигается накалом чувств, а без болезни Мышкина, которая перед припадком открывает ему неземной свет, как бы соединяет его с небесами – не приблизиться к тому, что написал русский гений.

Евгения Миронова если уж сравнивать, как это сделала "Комсомолка", надо не с Юрием Яковлевым, а с Иннокентием Смоктуновским. Мне посчастливилось видеть спектакль БДТ в постановке Георгия Товстоногова. ... Когда занавес закрылся, в зале стояла тишина. Не знаю точно, сколько она длилась – две, три минуты, может быть, больше. Таково было ошеломляющее впечатление у публики. ... Люди не хотели уходить из театра, не хотели расставаться с теми чувствами, которые пережили. Формула Аристотеля "очищение через страдание" срабатывала на "Идиоте" у Товстоногова в полной мере. А Иннокентий Смоктуновский сразу же стал знаменитым актером сначала у нас в стране, а потом и во всем мире.

В. Бортко мог не видеть этого спектакля. Но прослушать запись, осуществленную Анатолием Эфросом (фирма "Мелодия" выпустила альбом из двух пластинок), он был должен. И не для того, чтобы копировать актеров Товстоногова и Мышкина-Смоктуновского. А для того, чтобы глубже понять, каковы пути реализации великого произведения.

В фильме финальная сцена снята и смонтирована как-то слишком поспешно. Вообще монтажный ритм, который имеет такое огромное значение в кино, у Бортко самый обыкновенный – даже в "Бандитском Петербурге" ритмы все же более художественно выверены. И свет поставлен хорошо (чернота и свет), и музыкой поддержан диалог Мышкина-Рогожина, и снято отлично, а от впечатления, которое вызвало бы сильное сострадание в душе зрителя, нет. Потому что и Миронов, и Машков-Рогожин сами-то слишком бытовые, "нормальные", повторю выражение режиссера.

"Князь, Вы в самом деле верите, что красота спасет мир?" – спрашивают Мышкина. "Да-да, конечно", – отвечает он убежденно.

О красоте Настасьи Филипповны в романе говорят не один раз. Тему поруганной красоты Достоевский развил в "Братьях Карамазовых" (как и многие другие темы "Идиота") и пояснил устами Мити Карамазова, что красота заключена в сердце человека, а сердце – поле битвы, где добро со злом борются.

Вот ведь в чем дело. А у нас красоту, которая спасет мир, понимать стали на уровне "конкурса красавиц", измеряя бюсты и объемы талий претенденток и еще непременно длину ног. Вот и "спасают мир" наши новоявленные шоумены, развращая соревнующихся красоток, которые своими телесами решили мир покорить. Ну, ладно, что какой-нибудь рок-балбес женится на красотке с аршинным бюстом, дело их личное. Но ведь это личное стали выносить заголовками в полстраницы на первые полосы наши "передовые", "продвинутые" газеты!

Настасья Филипповна действительно очень красива. Но, разглядывая ее портрет, князь Мышкин говорит: "В ней страдания много". А потом: "Ах, кабы она была еще и добра!" То-есть, красоту Достоевский понимал как духовную ипостась, основу женщины, ее главное достоинство. "Потеря веры в себя и бунт как самозащита, осознание своих прав на счастье – слагаемые образа Настасьи Филипповны", – пишет он в подготовительной тетради.

Лидия Вележева, актриса театра им. Вахтангова, очень хороша собой. И выбрал ее режиссер из множества претенденток потому, что сцену, когда она швыряет сто рогожинских тысяч в камин, актриса на пробах сыграла прекрасно. И крупный план ее глаз очень хорош. Но на том, к сожалению, дело и ограничивается. От серии к серии Настасья Филипповна словно бледнеет, меркнет, уходит на второй, даже на третий план, становится почти второстепенным персонажем. А ведь именно вокруг нее и кипят страсти. В первых сериях наше внимание более всего привлекают Тоцкий, совратитель Настасьи Филипповны (кто бы мог подумать, что режиссер Андрей Смирнов окажется столь блистательным актером!), генерал Епанчин – Олег Басилашвили, играющий в самых лучших традициях БДТ и... кто бы вы думали? Елизавета Прокофьевна Епанчина! Персонаж в романе именно второстепенный, а в фильме, после Мышкина, выдвинувшийся на первый план!

Это Инна Чурикова сумела показать столь разные краски характера своей героини, что ни Настасьи Филипповны, ни Аглаи (О. Будина) просто не видно. Даже послесловие, когда князь, снова сумасшедший, находится на лечении в Швейцарии, отдано именно Чуриковой. Она и завершает картину, рассказывая о дальнейшей судьбе героев.

Лидия Вележева, у которой на протяжении всей картины главная "краска" "роковой женщины", конечно, не истерична, как Юлия Борисова у Пырьева, – ее героиня сдержанней, умней. Но вот душевной боли, страдания, всего того, что и дает звучание теме "поруганной красоты", у актрисы, увы, нет. Того, что было у Эммы Поповой в спектакле Товстоногова, было и у другой исполнительницы главной роли спектакля – Н. Ольхиной.

Как знаем из прессы, В. Бортко пробовал на роль Настасьи Филипповны и других красавиц: А. Самохину, А. Большову. То-есть, опять-таки шел от внешнего. А у Достоевского в "Дневнике писателя" написано: "Стояла девушка, бледная, худая. Очень красивая". Опять речь ведется о красоте духовной, красоте, которая проходит испытания страданием.

Да, кино – не театр. В театре молодых героинь могут играть и немолодые актрисы. Хорошо, что у Бортко действуют молодые люди – Миронов, Машков, Вележева, Будина, другие актеры. Но неужто у нас-то по всей нашей великой театральной России нельзя было найти более глубокую по чувствам и Настасью Филипповну, и Аглаю? Не верю. Все дело в установке режиссера на "нормальных людей", на хороший "крупный план". ...

И все же будем радоваться выходу десятисерийного "Идиота" на телеэкран. Хочется верить, что фильм будет показан и по другим каналам не один раз – "гоняют" же американские бездарные боевики иногда в одну неделю сразу чуть не по всем программам. Отчего же наше серьезное, на высоком профессиональном уровне сделанное кино, где есть и выдающиеся актерские работы (я ведь не сказал ни о Лебедеве – Владимире Ильине, ни о генерале Иволгине – Алексее Петренко, ни о добротной работе Александра Лазарева-младшего (Ганечка); есть и очень хорошие эпизодические роли, прекрасно воссоздана атмосфера и быт Петербурга 60-х годов 19-го века, – не повторить? И пусть молодежь, которая не читала роман, знает "Идиота" по этой версии, а не по дайджесту из интернета. Надеюсь, что фильм появится и на кассетах и его можно будет посмотреть дома, не прерываясь на рекламу колготок и зубных паст. И, о чем мечтаю, может, откроют молодые сам роман. И поразятся тому, как современен, как нужен сейчас всем нам Федор Михайлович Достоевский. ...