Широк русский человек. Надо бы сузить.
Ф.М. Достоевский

Десять серий "Идиота" – при любом отношении к сериалу – выдающееся событие отечественного ТВ. Свежими впечатлениями о фильме обмениваются критики Ольга Харитонова и Сергей Боровиков.

О.Х.: Прежде всякая экранизация или инсценировка "Идиота" была существенно ограничена временными тсками. На вольном поле многочасового промежутка что изменилось, по-вашему?

С.Б.: Театральные инсценировки не портят литературные произведения, я так считаю. Кстати, самую популярную инсценировку "Идиота" сделал писатель Юрий Олеша для вахтанговского театра, она потом и в других широко прошла.

Мне сложно судить за зрителей, не читавших роман, а ими оказывается большинство сидящих в зрительном зале или у экрана телевизора. Во многом успех-неуспех сериала "Идиот" определяется уровнем текста, особенно для тех, кто этот самый текст слышит впервые. Людей познакомили с Достоевским. К такой задаче не нужно относиться свысока, и она выполнена.

На этот счет авторы фильма избрали путь, противоположный пырьевскому, чья экранизация была очень хорошей, но абсолютно театральной. У Бортко, наоборот, сделано романное повествование, неспешное. Этот подход способствует выполнению задачи знакомства. Но на нем и потери очевидны – уж очень все неспешно и элегически. А, может быть, как раз это и разрушает стереотип восприятия Достоевского как чего-то безудержного и безумного, ненормального и сумасшедшего. Нам показывают почти нормальных людей. Насколько вообще это употребимо по отношению к его героям. Сказать, что это Достоевский для бедных – уж очень было бы подло, нехорошо, хотя заголовок "Мыльная опера по Достоевскому" где-то в московской прессе уже прошел. Думаю, что в фильме Бортко нет принижения перед зрителем, который ничего не знает и не понимает, а есть уважение к такому зрителю. Кстати, и добрых отзывов о сериале много. Его смотрят. И достигнуто это не дешевыми приемами.

Главное, чего не хватает в фильме – ансамблевости. Может, не побоюсь этого слова, гениальная игра Миронова тому виной – находиться рядом с таким артистом очень сложно. Я ничего подобного на самом деле никогда не видел и не слышал. Основная же после него удача – это, конечно же, Ильин-Лебедев.

О.Х.: Тут любопытный момент. Некоторые второстепенные персонажи Достоевского получились значительно более убедительными, чем основные. Они артистами гораздо более поняты и освоены.

С.Б.: Да, Вера Лебедева интереснее Настасьи Филипповны, а Варя Иволгина – Аглаи.

О.Х.: Это совершенно обескураживает. Ведь дело же не в том, что артист Ильин лучше артиста Машкова. А в том, что артист Ильин Лебедева знает и чует до самых потрохов, а что делать с Парфеном Рогожиным, ни артист, ни режиссер знать не знают. Вот и сверкает он глазами, бедный, ямщик, не гони лошадей. Основные герои – не в нашем, что называется, формате. Это касается не только Рогожина, но и Настасьи Филипповны, Аглаи, Гани, до известной степени и самого Льва Николаевича Мышкина.

С.Б.: Согласен, таков результат. Что же касается его причин – тут надо подумать. Главный мой вопрос ретрограда: для чего понадобилось менять завязку сюжета, переставляя местами эпизоды, выстраивая в хронологической последовательности. Ведь вся первая часть романа на загадке и строится самим автором. (И строится, хочу напомнить, после бесконечных поисков: "Второй план романа", "Новый и последний план", "Новый план", еще "Новый план", "Окончательный план романа", опять "Окончательный план романа", вновь "Новый план"). Поправка на тупость зрителя? Да, помню, как при первом чтении долго думаешь и недоумеваешь, что же все-таки затевается, отчего все так напряжены ожиданием! Но ведь, надо полагать, именно этого и добивался автор, столь трепетно, чуть ли не судорожно относившийся именно и прежде всего к композиции романа, и в первую очередь к завязке?

Зато я увидел в фильме – это и у Достоевского одна из главных задач – показать, как Мышкин пытался войти в жизнь, выйти из своих сумерек идиотических, грубо говоря, стать обычным человеком. И чем это кончается. А обычную жизнь как раз и олицетворяют второстепенные персонажи. У остальных – сверхзадача. А маленькие задачи более понятны. Потому и главный провал фильма – Рогожин и Настасья Филипповна. Их нет. В чем причина? Ради чего вообще Бортко взялся за экранизацию? Кроме дежурных объяснений про современность "Идиота", что здесь играет роль?

О.Х.: Меня как раз ничуть не смущает сам факт перестановки эпизодов. Но в данном случае он именно концептуален.

Не хочется обижать режиссера, снявшего когда-то "Собачье сердце", но, боюсь, если судить по построению сценария, то, как это ни печально, главным эмоциональным поводом обращения к роману послужил перерасчет мышкинского наследства в долларовый эквивалент. Тема денег является в фильме основной. Что ни серия (исключение составляют лишь две последних) – только о них и речь. Картина сходу начинается с того, что два немолодых человека решают, сколько надо дать молодой даме, чтобы та угомонилась. И так насквозь (простое перечисление сцен займет страницу). Колоссальный упор сделан на все, что касается купюр. Историю с пропавшим кошельком Лебедева разбирали две серии с упорством завзятых детективов. Лишь бы о другом не заговорить.

С.Б.: У Достоевского деньги тоже очень не второстепенную роль играют.

О.Х.: Да, конечно. Но режиссер, останавливающий внимание зрителя именно на этих моментах, совершенно не знает и не ведает, что делать с тем надсюжетом, который все равно является в "Идиоте" главным. По-настоящему не разыгран даже тот, близкий ему, сюжет вхождения в мир, о котором вы говорили.

Содержание сумасшествия Мышкина не может не быть ведущей эмоцией у того, кто берется за воплощение романа. Трактовать его можно по-разному, но если оно не занимает твоих мыслей и чувств, попробуй применить свои силы на менее опасном поприще. И вот еще о чем интересно подумать: возможно ли в принципе прочтение романа в обход его религиозных мотивов? Посмеемся, как в сцене с разбиванием вазы, и все? Драмы тут нет?

С.Б.: Драма есть. Мышкин комичен в ситуации, в восприятии окружающих, в самом этом окружении, но не внутри себя самого. Просто эта конкретно сцена ничем не подготовлена, и то, как князь внезапно ополчился на католицизм, выглядит смешно.

О.Х.: Во время просмотра фильма меня задевало еще одно: а чем "Идиот" отличается от "Петербургских тайн"?

С.Б.: Я не хочу отвечать на Ваш вопрос.

О.Х.: Вот и Бортко не хочет.

С.Б.: Помните у Набокова? "Совал Христа во все свои бульварные романы". Бульварность, или, скажем мягче, детективность, присуща его романам.

О.Х.: Я и не спорю. Только у Федора Михайловича ею не исчерпывается ничего. А сериал "Петербургские тайны" оказывается значительно честнее и занимательнее сериала "Идиот", который вне любого реального знания – вне исторической эпохи, вне веры, вне конкретной психологии, философии или быта.

С.Б.: А ведь Достоевский при всем своем фантастическом реализме был большим знатоком реальности политической, социальной, бытовой. Ее у него хватает и в публицистике, хватает и в романе, множество примеров можно привести. Но если бы в сериале этом не было никого и ничего, кроме Миронова-Мышкина, то и тогда его стоило снимать. Что хотите говорите, но Миронова я вам не отдам. Это великая работа. Может, она ни о чем не заставляет задуматься – Бог с ним. Но в воплощении человека, который может быть Там и Здесь одновременно, ему нет равных.

О.Х.: Это не великая работа. И тут нет вины Миронова. Он был к ней готов как никто – это ясно. А не великая, потому что случай Мышкина остался частным случаем, историей одного больного мальчика. Все лучшее было сыграно прекрасным артистом в первой серии, первых нескольких сценах. Дальше он не мог идти один, дальше необходим общий замысел, движение и развитие, которых нет, а эксплуатировать органику и улыбку можно бесконечно.

С.Б.: Миронов играет обольщение жизнью, увлечение ею. Просто жизнью, просто людьми, он умиляется ими.

О.Х.: Десять серий умиляется. Мышкин не недоумок. Миронов это доказал сразу же в сцене, где князь рассказывает о смертной казни, свидетелем которой стал однажды. Он способен воспринимать боль и отчаянье жизни остро и личностно. Он видит в других божественное, лучшее. Это требует другого напряжения – не найду сейчас более точного слова.

С.Б.: Мышкин действительно в каждом прозревает божественного человека. А здесь он увлекается жизнью – это главная идея Бортко. На этом Мышкин Миронова и надрывается. Может, это и обедненное, но правомерное прочтение.

О.Х.: Но, Сергей Григорьевич, тогда получается, что Мышкин заблуждается. Смотрит на самовлюбленного хлыща и пройдоху и говорит восторженно – вы, Евгений Павлович, порядочный человек. Бортко ставит про то, что Мышкин ничего не видит? Не видит очевидного? А у Достоевского он видит за каждым прохвостом душу живую, и прав. Вот только играть это видение надо иначе, другим лицом. Тут одного умиления мало. Подумаешь, бабочка пролетела, крылышками бяк-бяк. Многое в фильме на этом уровне и остается.

С.Б.: Читать "Идиота" можно по-разному. Можно было чистый детектив из этого сделать, можно драму, можно и комедию.

О.Х.: Совершенно верно. Все дело как раз в том, что мы из него делаем. Это и проявляет нас самих – какие заявленные и прописанные в романе смыслы мы на сегодняшний день способны вычитать. К сожалению, только второстепенные. До главных нам пока еще очень далеко.