"ИДИОТ": СВЕТ И ПОКОЙ

Журнал "Русский предприниматель" №6
06.2003
Роман Азадовский

Телеканал "Россия" занимается воспитанием чувств населения и регулярно подбрасывает современному кинематографу новых героев. Под финал телевизионного сезона "Россия" выстрелила десятисерийным "Идиотом".

"Я все думал, как я буду жить, – исповедуется князь Мышкин перед семейством Епанчиных, не успев с ними толком свести знакомство. – Я судьбу свою хотел испытать". Вот и Владимир Бортко, автор новой экранизации классического романа Федора Достоевского "Идиот", пару лет назад решил испытать судьбу, взявшись за фильм, тоже многосерийный и тоже для телевидения, по "Мастеру и Маргарите". Эта мистическая книга Михаила Булгакова, как известно, источает серьезную опасность для всякого интерпретатора, попытки вступить с ней в близкие отношения добром редко заканчивались. И в связи с тем, так и не случившимся фильмом возникает вопрос: что причина, а что следствие? Телевизионная ли версия "Мастера и Маргариты" была похоронена из-за того, что у финансировавшего ее Владимира Гусинского начались неприятности, или, наоборот, Гусинский накликал беду на свою голову в тот роковой момент, когда беспечно дал добро на экранизацию.

В любом случае нет смысла сейчас гадать, что за ребенок родился бы от романа Бортко с романом Булгакова. Важно, что для телеканала "Россия" чужая неудача с "Мастером и Маргаритой" обернулась сплошной выгодой: Бортко не захотел сидеть без дела, и обе заинтересованные в сотрудничестве стороны – режиссер и телеканал – сошлись на том, что пора замахнуться на "Идиота". Замахнулись – и вот результат.

Не то чтобы приспело время отдавать экранные долги именно Достоевскому, и Россия, щедрая душа, решила выступить в этом деле застрельщицей. Пускай кино и телевидение не слишком часто обращали к его прозе благосклонные взоры, однако же обойденным вниманием этого классика не назовешь. Были фильмы и по "Преступлению и наказанию", и по "Бесам", и по "Братьям Карамазовым", и по "Униженным и оскорбленным", и по "Дядюшкиному сну", и по "Белым ночам". Да и роману о князе Мышкине досталось от щедрот: у нас его экранизировал – увы, остановившись на полпути, – Иван Пырьев, а в Японии – Акира Куросава, который, правда, сделал местом действия свою родину, а временем – послевоенные годы. Не говоря уже о недавнем "Даун Хаузе", где шаловливой волей Ивана Охлобыстина и Романа Качанова события зачем-то перенесены в 2005 год, князь превратился в больного программиста в детской шапочке и с магнитофоном на плече, Рогожин стал криминальным барыгой, Тоцкий назначен секретарем Совета безопасности, а генеральша Епанчина крутит педали велотренажера.

Формальных поводов вроде юбилея, который любое подношение оправдает, тоже не было. Оказалось, что с категорическим отсутствием плодотворных идей и со сценарным голодом, от какового телевидение не просто страдает, но изнемогает, не имея возможности конкурировать с конвейерным сериальным продуктом заморского производства, можно справиться, обратившись за помощью к отечественным романистам-классикам, и те не подведут. Конечно, это не панацея, а временное обезболивающее, и драматургам-современникам придется подумать и о нашей жизни, никуда им от этого не деться. Но пока такого вопроса не стоит, почему бы не заняться чем-то костюмным и вечным, попытавшись обнаружить в этом вечном предмет сегодняшнего интереса.

И как раз Достоевского это в первую очередь касается. Не зря же блистательный сноб Владимир Набоков презирал его прозу, держал ее за бульварщину с дешевыми страстями в клочья и неуместными религиозными заплатками. По части страстей и религиозности "Идиот" – безусловный образец творчества Достоевского, согласимся ли мы с уничижительными оценками Набокова или нет. Житие положительно прекрасного человека, князя с гордым именем Лев и невзрачной фамилией Мышкин, человека, которого Достоевский на полном серьезе видел Христом во плоти, – это житие подобно пересеченной местности: люди и страсти, нравы и судьбы, помыслы и поступки – здесь всего вволю. При желании легко сварить недурное "мыло", но это занятие для тех, кто хочет угодить нетребовательной публике. А можно, не опускаясь до "мыла", но и не взмывая до высоколобых рассуждений Михаила Бахтина о поэтике Достоевского, о диалогической природе его прозы и о прочем, сочинить добротный "телевизионный роман". Так, собственно, и определили жанр этого фильма в титрах его создатели.

Надо сказать, продюсеры знали, к кому обращаться за "романом", чьи главы уверенно встали бы в прайм-тайм, то есть время отдыха после напряженного рабочего дня и сытного семейного ужина. А рекламные блоки выдавали бы себя за невинные цветные закладки, оставленные по рассеянности меж "страниц" предыдущим читателем. Булгаковская тень мелькнула в первых строчках не случайно. Имя режиссеру Бортко сделало, кто забыл, телевизионное "Собачье сердце". Благодаря авторской добросовестности этот фильм выполнил культуртрегерскую миссию: приобщил к тексту Булгакова миллионы, в глаза не видевшие ни одной его строчки. "Собачье сердце" разлетелось на словечки и фразочки, которые народ нынче цитирует не менее охотно, чем перлы из "Бриллиантовой руки" и "Ивана Васильевича". При этом режиссерская обстоятельность вступила в известное противоречие с интонацией первоисточника: Бортко слишком подробно прописал фон – и в аромате быта профессорского дома растворился без остатка привкус веселой и злой чертовщинки. Полагаю, продюсер Валерий Тодоровский учитывал это эстетическое свойство "Собачьего сердца", когда приглашал Бортко на "Идиота". Более того, оно его наверняка в первую очередь устраивало.

Говорят, что Евгений Миронов, исполнитель роли князя Мышкина, на съемках бросил режиссеру в сердцах: "Вы слишком здоровый человек, чтобы браться за эту книгу!" Вероятно, богатое актерское воображение Миронова рисовало совсем другой фильм – не тот, куда позвал его Бортко. А этот фильм и впрямь вышел отнюдь не болезненным – без лихорадочного блеска в глазах, сбивчивого дыхания, испарины на лбу. История про любовь, деньги, страдание и убийство прописана не в "умышленном" и мрачном городе-призраке, который вгоняет в хандру и тоску, от которого только и жди напасти, а в неком изящном городском пространстве без намека на присущую ему мрачную хворь. Да и Миронов играет блистательно, однако играет совсем не психический недуг, в его князе нет и намека на патологию, а есть внутренний тихий, но сильный свет. Если температура прозы и самого мира Достоевского ниже сорока редко опускается, то градусник под мышкой фильма Бортко не зашкаливает – показывает максимум тридцать семь с небольшим, тридцать восемь – большая редкость. При этом экранизация, которую намеренно назвали на старинный манер "Идiотъ", восстановив то написание романа, каким оно было в прижизненных изданиях Достоевского, хранит демонстративную верность событийному слою первоисточника. Не считать же вольностью превращение в ретроспекцию некоторых эпизодов – в частности, возвращение Мышкина поездом в Россию и его знакомство с Рогожиным и Лебедевым.

Петербургский быт здесь изображен, быть может, и не с той обстоятельностью, с какой смачный московский – в "Собачьем сердце", но и возможности у телевидения нынче иные. В сравнении же с тем, во что одеты и где обретаются другие сериалы, наряды и апартаменты "Идиота" выглядят роскошными, да что там – сегодня такое не грех и размахом назвать. Да, Петербург снят осторожными короткими фрагментами, камера очевидно боится резких движений, не говоря уже про более или менее общие планы. Но, во-первых, телевизионная природа к общему плану в принципе равнодушна, здесь в чести крупность; а во-вторых, на беззаботные операторские проходы и проезды по городу никаких денег не хватит. Вот и Эльдар Рязанов после съемок "Ключа от спальни" жаловался, что даже фасады петербургских особняков облеплены спутниковыми тарелками и кондиционерами.

Фильм нетороплив и обстоятелен: скажем, события, которые у Пырьева уместились в одну серию, здесь вольготно распределились на первые три. Этот "роман" предлагает читать себя неспешно, и таковая неспешность не раздражает телевизионного зрителя, прошедшего за последние десять лет хорошую сериальную школу. Выбирая и утверждая актеров, Бортко намеренно избегал парадоксальных решений. Конечно, занятную интригу обеспечило бы назначение, скажем, Владимира Машкова на роль Мышкина, но таким парадоксам Бортко не друг. Зачем, когда каждый второй зритель, пускай и не читавший Достоевского, но имеющий представление о безудержном купце Парфене, назовет именно Машкова, который, кстати, с Рогожиным справился лучше, чем с другой бедовой мужицкой натурой – Емельяном Пугачевым в "Русском бунте". И Владимир Ильин на роль Лебедева, и Олег Басилашвили на роль Епанчина, и Андрей Смирнов на роль Тоцкого – это все из разряда ожидаемого, но что ж с того?

"Телевизионный роман" и не должен смущать подвохами, ошарашивать неожиданностями, с которыми затем надлежит свыкаться. Наоборот, избранный комфортабельный формат предполагает, что посредники между сюжетом и зрителем – известные ему, зрителю, лица. Впрочем, в ином случае этого мало – обладать знакомым или не очень знакомым, а миловидным лицом, каким обладает Лидия Вележева, назначенная Настасьей Филипповной. Она хороша собой, и видно, что старается, но нет в ней, хоть убей, того огня, что сжег изнутри ее героиню, испепелил Рогожина и опалил Мышкина. И тогда получается, что предметом нешуточной страсти многих мужчин становится просто красивая женщина – равных ей окрест не оказалось. А это, согласитесь, уже другая история. И когда Ганя Иволгин в исполнении Александра Лазарева-младшего предстает знойным велеречивым красавцем при смоляной шевелюре и эспаньолке, точь-в-точь персонажем мексиканского сериала, и ничего больше вразумительного про этого Ганю не скажешь, то поневоле чувствуешь, что тебе недоплатили, поскольку ты рассчитывал явно на большее.

Впрочем, не Настасья Филипповна здесь в фокусе и не Ганя, а князь. Он – самый притягательный для режиссера магнит, все внимание ему. Не думаю, что "Россия", тайно замышляя "Бригаду" примерно в одно с "Идиотом" время, намеревалась уравновесить гуманистическим вторым беспредельное первое. Но нынче "Идиот", объявленный главной телевизионной премьерой сезона, смотрится весомым классическим и этическим грузом на противоположной по отношению к "Бригаде" чашке весов. А также оригинальной репликой в неумолкающей дискуссии о современном герое. Тодоровский, спродюсировавший народную любовь к Саше Белому, теперь вместе с режиссером Бортко выдвинул кандидатом в герои тихого князя Мышкина, чей добрый нрав не оберегает его от странной роли и грустной миссии. В мире, коего он не знает, так как двадцать два года из своих двадцати шести пребывал в болезненном состоянии, все устроено так, что он, Мышкин, со своей неуместной искренностью, только обостряет драматические коллизии, ускоряет химическую реакцию, в которую вступают зачастую неприглядные душевные движения и поступки. Он против своей воли усиливает страдания других, и такое добро если не оборачивается своей противоположностью, то ставит в финале фильма знак серьезного вопроса, который делает честь этому "телевизионному роману" и даже – чем черт не шутит? – может заставить кого-то протянуть руку к полке, где пылится без дела роман-первоисточник.