В МЕРУ ДОСТОЕВСКИЙ

Журнал "Огонек" №20
23.05.2011
Наталья Иванова

Только бы не сглазить. Если это новая тенденция, направление деятельности телеканала "Россия 1", то я его всячески приветствую: вместо развлекаловки-тошниловки по воскресным вечерам начинать показ серьезных, важных, да еще и интересных телефильмов. С замечательными, любимыми публикой артистами. Со сценарием, написанным настоящим сценаристом (одним!). Снятый настоящим режиссером, ставящим перед собою амбициозную задачу.

Фильм Владимира Хотиненко снят в жанре байопик (biographical picture) – биографический фильм о знаменитой личности. На Западе байопики уже давно пользуются популярностью и даже наращивают ее. Западный человек не хочет терять время попусту только на развлечение – он хочет получить еще что-то и для себя полезное. Так сказать, полезное-лайт.

И здесь Достоевский – правильно выбранная историческая фигура. Тем более после успеха "Идиота", тоже ТВ-фильма с тем же Евгением Мироновым в главной роли.

Если дело пойдет так же активно и бойко, как с книжной серией ЖЗЛ, то можно ожидать фильмы (и сериалы) о жизни других "великих". Впрочем, в поздние сталинские времена такие фильмы были одновременно и заказными ("несущими" идею), и "народными" ("несущими" просвещение в доступной зрителю форме).

Пока что зритель увидел на канале "Россия 1" первые серии фильма Владимира Хотиненко (нам канал предоставил возможность заранее посмотреть половину фильма – готовые на тот момент к просмотру четыре серии из восьми), однако впечатление и предмет для разговора уже есть. Окончательный вердикт еще впереди, а у нас сегодня финал открытый и предварительный.

Эпиграфом к каждой серии у Хотиненко служит портрет Достоевского работы Василия Перова, заказанный Третьяковым и хранящийся в Третьяковке. Достоевский сидит перед художником, погруженный в себя, вспоминает свою жизнь. Начиная с казни петрашевцев на Семеновском плацу, милостиво замененной государем императором на кандальные годы каторги, о которой Достоевский – первый в ряду русских писателей – напишет первый "Архипелаг" в русской словесности: "Записки из Мертвого дома".

Эта казнь, так чудовищно инсценированная, и каторга пролягут межевой вехой между молодым (и сразу известным благодаря Некрасову и Белинскому) автором "Бедных людей" и Достоевским-романистом (от "Униженных и оскорбленных" до "Братьев Карамазовых").

В молодом кружке обсуждались, конечно, горячие политические проблемы. Но казнь и каторга были за распространение самиздата, как мы бы сегодня сказали, за литературу, за чтение письма Белинского Гоголю.

Я не заметила в титрах фильма упоминания консультанта по Достоевскому. Между тем погрешностей противу биографии писателя не так много и они не столь существенны. Опытнейший сценарист Эдуард Володарский пользовался, вероятно, доступными биографиями писателя и не совершил серьезных ошибок, по крайней мере в тех сериях, которые пока удалось посмотреть.

В первой серии – казнь (и первый приступ эпилепсии), солдатчина. Достоевский – страдающий. Впрочем, он всегда таким будет. Страдающий физически – и страдающий от пыток, которым подвергаются другие. Эмпатия (сопереживание) – вот что подчеркивает в своем герое Евгений Миронов. Эмпатия, приводящая к припадкам в самые острые моменты сопереживания "чужому" страданию, впрочем, здесь для Достоевского "чужого" страдания не бывает.

Вторая серия, начинающаяся все с того же портрета-эпиграфа,— это освобождение Достоевского, но медленное, постепенное. Ссылка – полунесвобода/полуосвобождение. Молодая и замужняя Мария Исаева (Чулпан Хаматова) после отчаянно пьющего мужа (Александр Домогаров) станет первой женой Достоевского.

В третьей серии этот брак дает сразу много трещин – и от болезненной истеричности Марии Дмитриевны, и от раздражительности самого Достоевского. Из Сибири действие переносится в Петербург, картинка становится все более притягательной, городские пейзажи – все более знакомыми, открыточно-петербургскими. Того Петербурга, который дал России Достоевского и который так ярко и так страшно Достоевским описан, начиная с "Бедных людей", зритель здесь не увидит. Олеографический город – впрочем, и Семипалатинск, и Кузнецк на экране выглядели тоже миленько – чистенькие, пастельными тонами выкрашенные домики, мощеные мостовые; провинциальные жители – в белых воротничках и палевых жилетах. Мизансцены разыграны через чаепитие. Герои в обязательном порядке пьют чай. Бережно держа в руках хрупкую фарфоровую чашечку. Сервиз, как я догадалась, будет один и тот же на весь сериал. Бить посуду – при всей нервности сцен – не рекомендуется: чувствуется ограниченность в средствах производителей.

Четвертая серия вьется вокруг Аполлинарии Сусловой, молодой и хищной "захватчицы" Достоевского, его страстной к ней любви, взаимного мучительства, фоном для которого проходят Париж, Рим, Висбаден и, конечно, знаменитые казино, в которых Достоевский (столь же страстный игрок, как и любовник) проигрывается.

Самое трудное для режиссера и, разумеется, Евгения Миронова – сделать так, чтобы зритель поверил, что перед ним именно Достоевский, грандиозный писатель, а не Евгений Миронов – с неподвижной маской, без мимики, для светского фотографа Екатерины Рождественской. Увы, такая параллель приходит на ум, и неоднократно. Настойчиво сопоставляются портрет и сильно загримированный артист. Настойчиво звучит мотив запечатленного снимком человека (провинциальный фотограф). Так же, кстати, и с фото Марии Дмитриевны. Трудно пробиться к настоящему в Достоевском и через караван историй – именно так подается его жизнь, не через внутренние изменения, сквозящие через сюжетные повороты, а через женский род: влюбленности, увлечения, женитьбу, эротическую страсть (можно сказать и сильнее).

С другой стороны, Миронов-Достоевский при свете свечей за письменным столом быстро-быстро пишет-пишет-пишет, при этом дымит как паровоз и прихлебывает крепчайший чай из стакана с серебряным подстаканником. Отгоняя от творческого процесса жену, которая ничего не смыслит в литературе и не понимает его места в ней. Вспоминается Чайковский (Смоктуновский), который в одноименном фильме по сценарию Юрия Нагибина тоже что-то быстро-быстро писал, только в нотной тетради, а за кадром нарастала "чайковская" музыка. Нет, в такого Достоевского уж никак не поверишь. Как не очень веришь и "репликам" в сторону будущих романов – не веришь сцене в трактире, где Миронов-Достоевский слышит разговор о старушонке, которую не жалко убить ради будущих успехов, или сцене в висбаденском ресторане, где герой видит старика с девочкой и говорит о наполеоновском равнодушии к человеческим жертвам и страданиям (тут уже совсем недалеко до знаменитой "слезинки ребенка").

Но, слава Богу, у Хотиненко и Миронова есть другое, параллельное решение, и, я надеюсь, оно еще сильнее проявится в следующих четырех сериях фильма. Это угадываемые в главном герое его будущие герои/антигерои, это таящийся – и вдруг взрывно в нем проявляющийся – князь Мышкин (нет, не прошла даром для Миронова эта замечательно сыгранная – нет, пережитая им – роль), и Рогожин (с ножом, припасенным для возможного убийства); он и Игрок, конечно (сцены в казино, и особенно рядом с казино, на лавочке, с исподу которой он прячет найденный гульден); да и Митя Карамазов просыпается, и, более того, Федор Павлович Карамазов (ведь не случайно Достоевский наделил его своим крестным именем; у Достоевского случайностей не бывает). Вот эти-то просыпающиеся в Достоевском-Миронове достоевские герои и пробуждают в зрителе ощущение контакта с Достоевским, а не с его грамотно и корректно изложенной и профессионально, изящно снятой, хорошо поставленной биографической канвой.

Денег, конечно же, было у режиссера на постановку не так много, как хотелось бы. Не скупись, хозяйка, на Достоевского, сказали бы мы тем структурам, которые выделяли деньги "под Достоевского". Достоевский бесценен – он вечный наш капитал, он приносит и будет всегда приносить отечеству деньги и славу. Поэтому следы экономии огорчительны не только в том, что с одного угла снимают "Париж" с задником из фанерной Нотр-Дам, а в излишней вычищенности и выстроенности кадра. Вот сюда мы повесим большое зеркало, а мелочами не заморачиваемся. Но мелочи и лезут в глаза. Например, прическа Аполлинарии Сусловой: накручено-наверченная, а ведь девушка была стриженая нигилистка (почитайте ее и о ней).

Есть экономия вещей – это ладно, это объяснимо; а есть и экономия актерских красок. И возможностей. Большая, слишком большая часть биографии Достоевского отдана Марии Дмитриевне и перипетиям этого незадавшегося супружества; удельный вес этих отношений в биографии писателя преувеличен; и все это объяснимо – ведь в роли первой жены Достоевского Чулпан Хаматова. (Правда, я предполагала, что ей будет отдана роль Анны Григорьевны, второй жены писателя, той, благодаря которой он и стал великим Достоевским, той, которая прошла через ад его игры и его болезни, той, которая спасла от долговой ямы, той, которая стенографировала и переписывала все его великие романы, той, которая родила ему детей – и похоронила двоих... и недаром называл ее Лев Толстой лучшей из всех жен всех писателей.) Так вот: много экранного времени отдано Чулпан Хаматовой – и режиссер, и камера любят ее; но ее – потом – на экране "не любит" Достоевский, да и она, изначально, по жизни, не любила Достоевского: совершенно достоевская ситуация (в этом смысле сценарий крепко выстроен и сшит: из одной достоевской ситуации герой перебирается в другую и обратно, запутываясь, иногда вопреки реальной биографии, ибо в городе Владимире Достоевский был вместе с тяжело болеющей, чахоточной женой, а не возвратился из европейского путешествия с любовницей как раз к смерти Марии Дмитриевны). Хаматова мечется по квартире, как больной зверек, ей бы пространства, и это она сыграла. Сыграла хорошо, отлично сыграла, но для такой артистки, несмотря на большое количество кадров, этого мало, все сказанное и выраженное сказано и выражено слишком в лоб. У Хаматовой красок немного и они однообразны: кашель, кутание плеч в платок, еще кашель, еще платок, кашель сильнее, постель, тяжкое дыхание...

Но дело не только в том, что бытовые и любовные перипетии, страсти, порой пережатые, занимают так много места и так много энергии и находчивости требуют от актеров и режиссера (а от оператора и художника особой находчивости в связи с количеством средств, имеющихся в их распоряжении). Не только в том, что театральщина театра, которым так увлекся наш герой в связи с увлечением актрисой Сашенькой Шуберт, женой его друга и друга семьи, доктора Яновского, увлекла и самого режиссера, отдавшего этому слишком много экранного времени (а оно летит ой как быстро, несмотря на многосерийность). Дело в том, что эти перипетии никак не учитывают главного, что происходило в Достоевском и с Достоевским. Ведь он не только сочувствует каторжникам, не только преодолевает физические страдания, он растет как фантастический реалист, как художник. Без Христа и мучительного к нему отношения нет Достоевского – один муляж, несмотря на все отлично сыгранные Евгением Мироновым любовные переживания и каторжные сопереживания. Как прояснялся в Достоевском Достоевский? Через какие "горнила сомнений" его "осанна" пришла? Как и что он увидел? Как обрел веру и через что, через какое отрицание проходил... Почему для него если истина вне Христа, то он останется с Христом, нежели с истиной?

Ведь когда Мария Дмитриевна умерла и гроб стоял на столе, Достоевский записал: увижусь ли с Машей? Вот вопрос, который мучил Достоевского, вопрос, который сросся с непреходящим для него чувством вины, потому что он был "всегда и за всех виноват".

Мы знаем результат – книги, которые можно читать и перечитывать, ставить и экранизировать бесконечно. Интерпретировать бесконечно – тем и велик, что неисчерпаем. Не поддается одной трактовке. А мы, с ленивыми мозгами, привыкли – так, мол, и так. – Нет, врете, не так. – Не совсем так. – Совсем не так...

Страхов в своих воспоминаниях о Достоевском (в целом не очень приятных; а уж о гадком письме Льву Толстому я лучше промолчу) обронил небанальную мысль: "...каждый человек имеет, как известно, не только недостатки своих достоинств, но иногда и достоинства своих недостатков". Кстати, если что меня и резануло, так это картинно-публичное выставление Достоевским в фильме страшных следов на ногах от кандалов. Как известно из воспоминаний современников, уж чего-чего, а язв этих ("мы страдали!") Достоевский не демонстрировал. "Помню, как одна дама, в первый раз попавшая на редакционные вечера... сказала: "Смотрю на вас и, кажется, вижу на вашем лице те страдания, которые вы перенесли..." Ему, видимо, были досадны эти слова. "Какие страдания!" – воскликнул он и принялся шутить о совершенно посторонних вещах". И не хотел он читать из "Мертвого дома": "Мне всегда тогда кажется, как будто я жалуюсь перед публикой... это нехорошо".

Но... Хочется объемности, прежде всего для фигуры гения. Это трудно. Даже невозможно для формата "телесерийности", для добротного режиссера и сценариста-беллетриста. Вырваться вперед и поднять глыбу... Способен ли Евгений Миронов? Если будут предложены обстоятельства... А вдруг?

Лет эдак... тому назад, когда я училась в аспирантуре филфака МГУ и сочиняла диссертацию о Достоевском, мне позвонили – оба и вместе – Валентин Иванович Ежов и Андрей Кончаловский, с которыми я была уже тогда знакома. Оказывается, Карло Понти, знаменитый продюсер и знаменитый муж знаменитой Софи Лорен, хочет снять фильм о жизни Достоевского! И вот я недели две, как Шахерезада, рассказывала Кончаловскому и Ежову о трагической жизни загадочного гения, в подробностях, причем неисчерпаемых, как сам Достоевский, который сказал: "Жить – это значит делать художественное произведение из себя".

Тогда не получилось. А сейчас – смотрим!