ОРГАНОЛЕПТИКА? ПРИПОМИНАЮ...

km.ru
24.01.2001
Сергей Кудрявцев

По поводу романа "В августе сорок четвертого..." (или "Момент истины") Владимира Богомолова давно существует устойчивое мнение, что его невозможно экранизировать.

Прежде всего трудно передать в кино его сложную полифоническую структуру, где не только взаимодействуют документальная, протокольная стихия распоряжений, донесений, шифровок и беллетризированная, жанрово заостренная, напряженная по интриге повествовательная структура военного детектива, но и соперничают, спорят друг с другом два метода постижения реальности минувшего времени. Тщательно восстанавливая, дотошно реконструируя обстоятельства развертывания кульминационной ситуации в канун готовящегося грандиозного наступления советских войск в августе 1944 года на территории Белоруссии и Литвы, писатель одновременно выстраивает весьма хитроумную композиционную структуру, свободно играя с прямой, косвенной и авторской речью, прибегая в самый решающий момент практически к "потоку сознания", чтобы раскрыть то, что происходит в мозгу главного героя, военного разведчика капитана Алехина. И даже невозможность творца остановиться на каком-либо из двух названий (иногда роман издавался под двойным заголовком: "Момент истины. В августе сорок четвертого...") тоже свидетельствует о двойственной сущности этого произведения, которое стремится к эпически-историческому обобщению и вместе с тем апеллирует к исповедальной, более того – по-своему психоаналитической военной прозе.

Не знаю, обратил ли кто внимание на параллельность художественных поисков Владимира Богомолова (его роман написан в 1973-м) и авторов знаменитого телесериала "Семнадцать мгновений весны", который отличается от одноименного литературного сочинения Юлиана Семенова именно тесным переплетением задокументированного и вымышленного, своеобразным перетеканием хроники в представленный тут же на экране ход мыслей главного героя-разведчика, когда все это вкупе называется "информацией к размышлению". Но принципиальное отличие "Момента истины" заключается в том, что, несмотря на задействованных (кстати, словечко, прочно вошедшее в наш обиход как раз после появления этого произведения) крупных фигур военачальников (включая Сталина) и наличие широкого фона (даже хочется сказать – фронта) в повествовании, автор в большей степени исходит из частного и конкретного, мелких деталей и вроде бы малозначимых примет, будто пользуясь, как и его герой, теорией органолептики. Она основана, судя по пояснению в сноске, "на непосредственном, главным образом зрительном восприятии", когда при личном визуальном досмотре можно "раскачать на косвенных" (еще одно жаргонное выражение разведчиков) любого опытного агента, засланного с секретным заданием, что и осуществляет с блеском капитан Алехин, выигрывая в поединке нервов и ума с весьма уверенно чувствующим себя противником.

Но именно эта дотошность и предельная внимательность бывшего военного разведчика превращаются у самого Владимира Богомолова в мелочность и крайнюю подозрительность, когда он с редкостным упрямством сначала сопротивляется попыткам кинематографистов уговорить его дать разрешение на экранизацию, а потом, все-таки поддавшись увещеваниям, идет на попятный, когда знакомится с результатами осуществленных съемок. Этот писатель чрезвычайно труден в контакте – и остается только удивляться, как он вытерпел замену режиссера и пересъемку материала, а главное – окончательный вариант фильма "Иваново детство", явно расходящегося в трактовке с маленькой повестью "Иван"; не пошел на обострение отношений из-за экранизации рассказа "Зося"; однако в случае с "Моментом истины" дважды вступал в открытый конфликт с создателями лент.

В 1975 году Богомолов остановил съемки картины Витаутаса Жалакявичуса и затем судился с киностудией "Мосфильм", запретив дальнейшую работу над перенесением своего романа на экран. 25 лет спустя эта история повторилась уже с почти готовым фильмом Михаила Пташука, созданной в белорусско-российской копродукции и спровоцировавшей немало домыслов и спекуляций относительно того, как и для чего были потрачены немалые деньги (называются разные суммы – от двух до пяти миллионов долларов). Автор романа тоже ввязался в эту ожесточенную дискуссию. ...

В большей степени Богомолов прав, считая, что из его романа получился "голливудский боевик". Лента "В августе 44-го", в итоге лишившаяся имени сценариста, действительно воспринимается как увлекательный, лихо закрученный, насыщенный типичным саспенсом (то-есть, нарастающей тревогой), крепкий в профессиональном отношении приключенческий фильм из военных времен. И он с подлинным интересом был встречен уже на нескольких зрительских показах, состоявшихся как в Минске, так и в Москве, что само по себе должно быть принято ныне в качестве благого знака, поскольку постсоветское кино почти утратило какой-либо контакт с широкой публикой. Вообще этой картине больше подошло бы как раз название "Момент истины", звучащее, словно туго натянутая тетива, нежели констатирующе-строгий заголовок "В августе 44-го". Ведь и из многослойного повествования выбрана обладающая внешней и внутренней энергетикой занимательная фабула о розыске группы засланных агентов. И даже найден (в первую очередь – актерски) удачный эквивалент знаменитой многостраничной (чем не "Улисс"!) сцене на поляне, когда Алехин раскручивает при помощи органолептики трех вроде бы обычных офицеров Красной армии, оказавшихся именно теми, кого долго и упорно искали военные разведчики на обширной территории от Литвы до Белоруссии.

Нет ничего плохого в том, что этот фильм довольно внятно, а вдобавок захватывающе пересказывает коллизии большого романа для тех, кто его вовсе не читал, или заставляя давно читавших припоминать какие-то из эпизодов, но особенно не усердствовать в сравнении экранной версии с первоисточником. В конце концов, это всего лишь двухчасовая картина, а не четырехсерийная телеэпопея, против подготовки которой еще более решительно высказался писатель. По правде говоря, его произведение вполне заслуживало бы участи подробной и умной интерпретации, как и "Семнадцать мгновений весны". И только в этом случае было бы возможным более адекватное многоуровневое воспроизведение искусно продуманной архитектоники литературного сочинения Владимира Богомолова, который теперь можно перечитать и в качестве своего рода предвосхищения постмодернистских опытов Умберто Эко с его средневековым философским детективом "Имя розы".

Но и вариант Михаила Пташука, если отнестись к нему без излишней предвзятости, имеет право на существование и одобрение публики, которая, можно сказать, соскучилась по отечественным военно-приключенческим фильмам. Ранее они в изобилии снимались и всегда пользовались особым успехом – от односерийного (и подчас наивного) "Подвига разведчика" до тетралогии "Щит и меч", чуть ли не впервые (за несколько лет до "саги о Штирлице") продемонстрировавшей, что немецкие офицеры, в том числе из СС, не так уж глупы и непривлекательны. Вот и работающий на немцев Мищенко в скупом и очень выразительном исполнении Александра Балуева получился буквально за несколько минут экранного времени удивительно емким и точным образом опасного врага, чье искусство мимикрии достигло исключительного уровня, однако и оно не в силах противостоять изворотливости и природной смекалке Алехина, бывшего агронома, ставшего по воле судьбы отличным органолептиком.

И тогда смогла бабулька приехать! Забавная "фенечка" военных разведчиков завершает роман и киноленту, кого-то без сомнения оставив в недоумении: "Что за бабулька?!". Как ни странно, рассказавший про нее Владимир Богомолов сам может напомнить такого "все прохлопавшего" зрителя, который по выходе из зала занудно требует длинных объяснений. А зачем? Главное – приехала! Это и схвачено в версии Михаила Пташука – чего еще надо?