Если судить по фильмам, самодеятельность в жизни нашего народа играла огромную роль. Удачно исполненной чечеткой герой кинокомедии "Трактористы" мог мгновенно завоевать доверие бригады, недооценка самодеятельных талантов привела, как вы помните, матерого бюрократа Бывалова из "Волги-Волги" к полному краху. Киногерои постоянно что-то репетировали, готовились к очередному смотру или конкурсу, беспокоились, удастся ли юной дебютантке взять верхнее "ля", мчались, опаздывая, на какой-нибудь важный концерт, объясняли друг другу при помощи танца или пения, что их любовь ушла или, наоборот, вернулась. Вся жизнь народа словно была репетицией какого-то гигантского мероприятия – концерта или парада (что прекрасно отражено в фильме Ивана Дыховичного "Прорва").

Вот и Петр Тодоровский в новом фильме "Анкор, еще анкор!", действие которого разворачивается в первые послевоенные годы, приводит нас в далекий гарнизон, занятый подготовкой к очередному смотру армейской самодеятельности. Вокруг этого смотра все поначалу и вертится. В гарнизонном клубе на крохотной, почти игрушечной сцене хор репетирует очередную песню о вожде, чтобы она звучала жизнерадостнее, к пению привлекаются женщины: машинистки, поварихи, жены офицеров. Пока хор дружно славит Сталина, кажется, проходит целая жизнь: идет напряженная игра взглядов, завязываются какие-то отношения, после репетиции кавалеры провожают дам и долго-долго звучат в морозном воздухе возбужденные мужские голоса и женский смех. Все герои фильма еще достаточно молоды и словно бы вознеслись в кадр на гребне недавней войны, оттуда принесли немецкие слова, трофейные наряды, а главное, победную легкость походки, удаль и выправку, которые особенно заметны в лейтенанте Володе, удивительно точно сыгранном молодым актером Евгением Мироновым. Не прерывая своей чечетки, он, кажется, мог бы с ходу влететь в какую-нибудь старую кинокомедию, например, в "Небесный тихоход", герои которой так славно пели нам когда-то с экрана: "Живем мы весело, весело, весело..."

Упоминание старых лент здесь не случайно. Фильм Петра Тодоровского при всей его кажущейся простоте таит в себе немало загадок. Послевоенная жизнь, конечно же, не выглядит в нем благостной, но, несмотря на драматические моменты, не выглядит и столь ужасной, какой ее принято представлять сегодня. Более того, в какой-то момент у тебя возникает чувство полнейшего душевного комфорта, почти противоестественное, если учесть все, что мы знаем о крутых послевоенных временах. Начинаешь анализировать: отчего рождается это чувство? Хорошо играют актеры? Да, превосходно, включая и опытного Валентина Гафта, и уже упомянутого Евгения Миронова, и Ирину Розанову, и Елену Яковлеву, обнаружившую недюжинное комедийное дарование в роли офицерской жены, ловкой и безнравственной, как кошечка. Но ведь при всем при том и люди эти, мягко говоря, далеки от совершенства, и быт гарнизона достаточно уныл и тяжел: бараки, землянки, снега, полнейшая оторванность от мира. А ты, глядя на эту жизнь, ловишь в зрительном зале, выражаясь современным языком, полный кайф и чувствуешь, что с грешными героями фильма тебе не хочется расставаться. Почему?

Вопрос требует ответа и даже как-то тревожит. Ностальгия по прошлому в сегодняшней ситуации – чувство далеко не безвредное. Не хватает еще присоединиться к хору бабушек, считающих, что при Сталине все было хорошим: цены, погода, люди, фильмы... Фильмы?

В сущности, при всем различии стилей, Петр Тодоровский предпринял в последней ленте ту же попытку, что и Иван Дыховичный в блистательной "Прорве": восстановить на экране эстетику, в которую облекались мифы сталинских лет. Но у Дыховичного – простор, гранит, изобилие белого цвета, эпоха показана такой, какой она видела саму себя в дни торжеств. Тодоровский же возвращает нас к эстетике простых и милых картин, в которых та же самая эпоха избывала свою тоску по человечности. Девичьи кудряшки, бравый лейтенант, незамысловатые шуточки, поцелуи на морозе, томительные вздохи трофейного аккордеона, маленькие семейные праздники с хоровым исполнением песни из популярной кинокартины "Первая перчатка": "Сердцу хочется ласковой песни и хорошей, большой любви...".

Кстати, герои тех лент, сколько мне помнится, никогда не провозглашали тостов за Сталина, не говорили речей и вообще были дистанцированы от официоза. У них была другая задача. В гигантском представлении, которое давала для себя самой и для всего мира сталинская эпоха, эти фильмы как бы играли роль второго отделения, следующего сразу после торжественной части. Там были речи и здравицы, здесь – немного классики, хор имени Пятницкого, лирические песни, шутки. И регламент этот никогда не нарушался.

Точно так же дистанцированы от официоза и герои фильма "Анкор, еще анкор!". Под песни и речи вождей, доносящиеся из громкоговорителя, они выясняют отношения, занимаются любовью со своими и чужими женами, плачут, пьют, иногда в разгар ревнивой драки выскакивают голыми на мороз, потом так же шумно мирятся и снова пьют. Разумеется, в старых лентах ничего подобного не происходило. Но в фильме Тодоровкого, как и в вышеупомянутой "Прорве", очень сложная оптика. Посмотревшись вместе с героями в зеркало старой кинокомедии с ее ритмами, мелодиями, сюжетом, построенным на подготовке к очередному "концерту самодеятельности в клубе имени Сталина", режиссер дает нам возможность бросить и обратный взгляд: из мифа – на реальность, из зеркала – на тех, кто в это зеркало смотрится.

В результате получился фильм о мощной силе жизни, которую не мог сковать даже струйный сталинский бетон: она продирается сквозь этот бетон наружу, искривленные ее побеги ломаются, запутываются, но продолжают упорно лезть и лезть к свету.

И наверное, никакая система, даже самая сввирепая, не в состоянии справиться с этим инстинктом жизни, заключенным в каждом отдельном человеке и в целом народе...