Успех фильма "Идиот" на фоне школьной программы

Перечень тем сочинений для письменного экзамена по литературе за курс средней школы заинтересованные люди уже видели: 379 формулировок "разной степени тяжести". От очевидных: "За что и против чего борется Чацкий?" – до изысканных: "Так знать и любить природу, как умеет Бунин, – мало кто умеет" (А.А. Блок). Ничего нового. Жанры те же: анализ эпизода из прозы, интерпретация стихотворения, ответ на вопрос, рассуждение. Теми же, вероятно, будут и мнения именитых людей в СМИ, которые мы услышим по этому поводу 1 июня: "Темы очень трудные, каждая тянет на диссертационное исследование, я бы ни за что не написал (не написала)!". Но выпускники российских школ традиционно справятся с шестичасовым испытанием и напишут нужный текст нужного объема – на нужную оценку.

Не стоило бы снова начинать бесполезный разговор о проблемах, связанных с написанием и оценкой экзаменационных сочинений, если бы не одно событие, свидетелем которого я оказалась.

Я побывала на церемонии присуждения Литературной премии Александра Солженицына за 2004 год режиссеру Владимиру Бортко, поставившему телевизионный фильм "Идиот", и актеру Евгению Миронову, сыгравшему в нем роль князя Мышкина.

Фильм Владимира Бортко "Идиот" понравился не всем зрителям. Его сравнивали с экранизацией Ивана Пырьева, обвиняли в "игре на понижение", в опрометчивых трактовках и стилистической недостоверности. Однако после фильма Владимира Бортко Достоевского буквально сметали с полок книжных магазинов. В чем секрет этого фильма?

Вот как объясняет его успех лауреат премии Александра Солженицына Евгений Миронов, он же князь Лев Николаевич Мышкин: "Мы были только проводниками гениального романа, и наша скромная миссия заключалась в том, чтобы донести мысль Достоевского до зрителя. Ко мне приходит очень много писем с любовными признаниями от школьниц. Но не ко мне, а к князю Мышкину. Я не предполагал, что такие скучные качества моего героя, как сострадание, добро и свет, могут быть так заразительны, как вирус, как болезнь. Я думал, что демонические искушающие силы более эффектные и обаятельные. Я счастлив, что ошибался".

Странное, казалось бы, откровение. Разве не приходилось Евгению Миронову еще на школьной скамье писать сочинения о "нравственной силе добра", об "оптимистической трагедии"? Всегда писали.

Я пробираюсь сквозь осаждающую лауреата толпу журналистов:

— "Первое сентября", газета для учителей! Скажите, пожалуйста, как Вы относились к русской классике, когда учились в школе?

— В школе было полное отторжение.

— И что же помогло проникнуть?

— Когда начинаешь читать не по программе и не по заданности, а буквально по миллиметру идешь, тогда тебе открывается настоящее, ради чего существует произведение.

— Но, может быть, это "настоящее" слишком трудно вынести человеку?

— Да, я болел и болею романом Достоевского. Все роли мои стали похожи на князя Мышкина – Гамлет, Треплев, кто угодно.

— Другая крайность! А как, по-Вашему, следует проходить классику в школе?

— Очень осторожно и ненавязчиво нужно вводить человека в классику. Хуже всего навязчивость. Она и вызывает отторжение. Влюбить детей в классику трудно, не каждому по силам. И если кому по силам, тому надо очень осторожно идти, уж очень сильная штука – классика".

Эпитет "выдающийся актер" (он часто звучал в этот день) никак не вяжется с простодушием и открытостью Евгения Миронова. Или именно эти качества делают его выдающимся? Татьяна Доронина: "Если поставить в ряд гениальных исполнителей роли князя Мышкина, нужно говорить о бесподобном Иннокентии Смоктуновском, о потрясающем Николае Гриценко, о великолепном Юрии Яковлеве... Но в каждой из этих интепретаций существовал некий патологический уклон. Это им было интересно играть – элемент душевной болезни. А Федор Михайлович писал идеального человека! Не патологичного, а узнаваемого, тонкого, необходимого героя. Евгений Миронов сумел его сыграть".

"Сыграть"? Слово не то. Со мной только что говорил князь Мышкин. Его и окликают здесь: "Князь!" Откликается. Он стал им и никак не выйдет из роли, словно продолжает решать главный вопрос русской жизни: "Какова участь человека, который ценит не силу и славу, а справедливость и истину?"

Трагический круг, который почувствовал и в который вошел Евгений Миронов, формулирует Людмила Сараскина: "Почему тот, кто благороднее, честнее и добрее всех, бессилен помочь тем, кто в него поверил? Почему писатель наделил героя не силой и волей, а целомудрием, кротостью и детской добротой? Если Мышкин не восстановил ни одну пропащую душу, не возродил поруганную красоту, значит, под удар поставлена сама идея спасительной христианской любви? Женя не играл Мышкина, а существовал по законам неведомой природы Мышкина. Кажется, будто в этой роли он реально, в высшем смысле прикоснулся к твоей собственной жизни".

Итак, проникновенно прочесть Достоевского – "заразиться чужой болью, как смертельной болезнью; попытаться обуздать хаос. Не перестать мечтать о том, чтобы не было сомнения в любви и отречения в дружбе. И понять, что мир, говорящий на языке зависти и ревности, ломает и выталкивает на обочину ужаса самого прекрасного, самого хрупкого своего гостя".

Но разве не от этой правды уводим мы юных читателей, предлагая им ясные обнадеживающие формулировки тезисов сочинений по русской классике, предопределяя заранее и план, и само содержание работы ученика? "Иногда очень важно идти поперек общепринятого мнения", – говорил продюсер фильма Валерий Тодоровский, имея в виду предрекаемый всеми провал "Идиота". Сегодня жюри приветствует отвагу продюсера, вступившегося за попранные права русской классики. И я думаю: кем попранные? Не только же авторами телевизионных шоу и режиссерами низкокачественной кинопродукции. Откуда бы им взяться, если бы народ не пичкали в школе методикой преподавания литературы вместо настоящей литературы? Не приучали к стандартам и нормам оценок вместо благоволения слову? И может быть, кто-нибудь когда-нибудь вступится за попранные права читателей-школьников, которым никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя "пойти поперек" готовых чужих мыслей при написании сочинения?