... Мы строили зимние окопы из мерзлой земли. Я все время думал, как это будет выглядеть – переходы, сетка, настил. Спрашиваю консультанта, который прошел войну от начала и до конца: "Если вы, допустим, строите укрепление в этом поле, вгрызаетесь в эту мерзлую землю, вы используете еще какие-то подручные материалы, например, разобранный старый дом? А если бы вы попали в заброшенный пионерский лагерь, из которого, как только началась война, всех эвакуировали, вы бы раздербанили этот лагерь"? Он: "Да, конечно, все бы унесли".

Поэтому мы соорудили декорацию укрепления из остатков пионерского лагеря. Сетки кроватные, барабан, кто-то горн принес, кто-то мячик, тумбочки, спинку от кровати. В результате получилась нечто абсолютно фантастическое. ...

Мне кажется, самое главное, чего мы добились, – избежали "кино имени Ван Дамма ". Ушли от того, что напрашивается в такого рода боях: пум-пам, пуля попала и прочее. Я предложил сделать сцену сражения абсолютно невнятной – опираясь при этом на рассказы очевидцев. Поэтому мы пустили на площадку туман, из которого доносятся взрывы, грохот, видны вспышки. Благодаря этому получилось передать сумбур войны, отсутствие логики, весь кошмар, когда люди растерянны, когда все, чему их учили, оказывается бесполезным. Мы ничего не видим, не понимаем, что происходит, но осознаем, что это очень страшно. Главная задача – сделать туман не слишком густым, чтобы танкисты смогли увидели массовку и вовремя остановиться. Это было опасно – существовала вероятность, что они пройдут по людям.

Все типажи актеров рождаются при написании сценария. Если ты не знаешь, кто будет играть, – это катастрофа. Значит, ты не представляешь, что это за персонаж, и начинаешь пробовать разных актеров. У меня так однажды было: режиссер планировал на одну и ту же роль Вицина, меня и Стриженова. Получается, человек просто не понимал, чего он хочет.

При написании сценария я не представляю конкретных артистов, я придумываю персонажей. Например, Юрок – это мой тренер Юра Колобов со всеми его примочками. Я думал, что он даже сможет сыграть в фильме, но он, к сожалению, не сумел этого сделать.

Юрок из Нижегородской области, район Павлова, Горбатова. Он говорит "ай-яй", это нижегородский говор. Ког­да я ему: "Юрок?", он мне в ответ: "Ой?" Не "да", а "ой".

По сценарию Юрок должен быть таким мистером Мускулом, здоровенным качком. Но когда мы стали разбираться и появился Дюжев, то к нему в пару нужно было совсем другого человека. ...

Самой сложной и затратной была сцена с ригой. Считайте: 25­30 единиц техники, массовка, 400 комплектов немецкой формы. Массовка деревни – 600 человек в костюмах того времени. Шесть камер, каждый день работы которых стоит денег. Рига, которая построена в центре деревни и должна сгореть – а это огромный риск пожара, малейший ветерок, и уже на расстоянии ста метров от нее стоять было бы невозможно. После этого эпизода наших немцев, хотя они и находились на расстоянии семидесяти метров от пламени, пришлось мазать смягчающей антиожоговой мазью – обгорели.

И на все эти съемки у нас была заложена одна неделя. А снимали три, потому что шли дожди. Это была пытка. Мы приезжали на площадку и ждали, пока закончится дождь. Четыре дня и четыре ночи продолжался ливень, дорогу размыло совсем. Проехать могли только "Уралы" и трактора, которые размесили глину так, что после них можно было ездить только на танке. И теперь умножьте запланированный недельный бюджет втрое.

Для съемок были на заказ сшиты пять тысяч костюмов. ... Все люди были полностью облачены в костюмы того времени. Скажем, сцена эвакуации мирного населения по мосту – это же чемоданы, рюкзаки, вещмешки, сумочки, котомочки. Лошади, на телегах – стулья, шкафы, пианино. Весь багаж подбирался индивидуально, в зависимости от персонажа. Только в этом случае можно снимать тем методом, который использовал я: во время атаки запускал четырех операторов с камерами, чтобы они фиксировали все, что хотели.

С мостом произошел чудовищный форс-мажор. Дело в том, что мы должны были его взорвать. Он взрывался, но упрямо не хотел загораться, тогда мы решили поджечь какие-то места с помощью пакли, снять нужные сцены, а потом прибавить огня на компьютере. Впрочем, мы все равно вызвали пять пожарных машин из гороховецкой пожарной части.

Видимо, пиротехники переложили горючего, а мост-то стоял целый год и был сухой как порох. Он как дал! Мы стали гасить – машины неисправны. Я звоню Шойгу, говорю: "Сергей, у меня катастрофа, стоят пять пожарных машин, и ни одна не работает. У меня мост горит, а его снимать надо!" Из пяти машин мы собрали одну работающую, кинули шланг в речку, и у нас, как в Петербурге, фонтан, потому что шланг оказался дырявый. Я звоню начальнику пожарной охраны Гороховца, объясняю ситуацию, говорю: "Ну, а если загорится детский дом, дом престарелых – чем тушить?" Короче говоря, у меня на одной трубке этот начальник охраны, а на другой – Шойгу, я уже с ним разговариваю и о пожарнике забыл совсем. Смотрю, у меня на другом телефоне соединение. Спрашиваю, кто это. Он: "Это начальник пожарной охраны Гороховца, видимо, уже бывший".

У меня был один выход – успеть снять, пока мост горит. И вот тут мастерски сработала группа. Я на одном берегу, они на другом, работают все шесть камер. Говорю по рации оператору: "Там, я вижу, женщины стоят. Пусть они бегут к мосту, снимай там. Лошадей надо запустить, чтобы они от огня начали беситься. Пусть Стычкин бежит туда, а Андрей его догоняет".

На съемочной площадке были трое моих приятелей, которые занимаются бизнесом, – они такого не видели ни­когда. Вот это Господь дает! Мы сымпровизировали всю сцену.

Были и другие критические моменты. Когда снимали Надю в бассейне – как она не может выбраться из-под огромного полотнища Красного Креста, которое покрывало палубу. Смотрю в монитор и понимаю, что она действительно не может найти дырку в полотне, по глазам вижу. И мы ее просто вытаскивали. ... Ножом, которым я снимал погоны, отхватил себе часть подушечки пальца – а это ужасно кровоточащая штука. Опять же замазали грязью, надели на­пальчник и поехали дальше. ...