В продолжении оскароносного фильма Никиты Михалкова репрессированный комдив Котов ищет свою дочь Надю в декорациях Великой Отечественной войны. О том, как снимали "Утомленные солнцем: Предстояние", самый масштабный российский фильм последнего времени, в эксклюзивном материале "Empire" рассказывают создатели картины. ...

НАДЕЖДА МИХАЛКОВА, актриса: Речь о том, что у "Утомленных солнцем" будет продолжение, зашла лет восемь-десять назад. Сомнений в том, что проект состоится, у меня лично не было. Другое дело, что пока шла подготовка, я все-таки наблюдала за этим со стороны. Папа был в проекте, а я ждала.

НИКИТА МИХАЛКОВ: Для работы над сценарием сначала я звал Рудика Тюрина, замечательного специалиста по войне. Человека странного, пьющего, внешне дремучего, жуткого такого вида. Но потрясающего знатока войны. И он очень много дал картине с точки зрения материала. Он делал вырезки из газет, не для библиотекарей скажу, он вырезал страницы из книжек в библиотеке. Очень серьезно занимался войной. К сожалению, он ушел из жизни, и мы как следует так и не поработали... Потом были еще два литератора. Там тоже не случилось. Потом я пригласил Глеба Панфилова, и после появились написавшие "Возвращение" Саша Новотоцкий и Володя Моисеенко. Мы поэтапно разрабатывали эту тему, собирали материал, который нас, конечно, завалил. Это было тяжело.

ВЛАДИМИР АРОНИН, художник-постановщик: Мы просмотрели сотни, буквально сотни документальных фильмов, хроник. В последнее время появились очень хорошие книги по войне. Такие большие, серьезные. И по технике, и по качеству фотоматериалов. Раньше было гораздо труднее с этим. А для художника это имеет большое значение, так как много времени тратится на изучение так называемого иконографического материала. ...

НАДЕЖДА МИХАЛКОВА: Никто не представлял, что съемки продлятся четыре года, а в итоге именно так и получилось. Папа вообще снимает очень долго, если речь идет о таких больших проектах. Ему нужно было время, чтобы подготовиться. Как и всем нам. Моя героиня – медсестра, и я занималась в единственном сейчас действующем военном госпитале имени Бурденко. Ходила на операции, училась делать перевязки, уколы, открывать ампулы. Тяжело чувствовать себя уверенно в роли медсестры во Вторую мировую. Можно только на какую-то сотую долю секунды очутиться на ее месте. Поэтому мне неловко говорить о том, тяжело ли мне было. ...

СЕРГЕЙ СТРУЧЕВ, художник по костюмам: До этого мы работали вместе на "Сибирском цирюльнике", я был там художником по костюмам. Потом с Никитой Сергеевичем мы работали на "Статском советнике", где он снимался в качестве актера, предыстория взаимоотношений вот такая. На этом проекте велись обсуждения, велись примерки, он в них участвовал. Больше всего мы работали с ним вместе над его костюмом, над костюмом Котова. Во время примерок что-то ему нравилось, что-то не нравилось, конечно, это процесс довольно сложный. Первоначально мы должны довольно точно изучить время, этот пласт культурно-исторический. Мы же не от балды все это берем, а стараемся, чтобы все соответствовало времени, вызывало доверие зрителя. Трудность работы на таком проекте – в организации. Представляете, когда у вас тысяча человек массовки? Заранее в течение 10-15 дней идет постепенное одевание, каждому присваивается своя карточка, вешается на определенное место. Головной убор, костюм, обувь. И так тысячу раз.

НИКИТА МИХАЛКОВ: Это одни из лучших костюмов в военных фильмах. Самое трудное – это находить новое в униформе. Как одеть штрафников? Как одеть массовку, эвакуирующуюся в 41-м году, несколько тысяч человек? Чтобы цветовая гамма совпадала с общим цветовым решением кадра. И чтобы любого человека можно было снимать на крупном плане. Не первые двадцать человек, а остальные хрен знает в чем, потому что "не видно", а лю-бо-го. Весь грим продуман замечательно, тонко, подробно, раны, руки, пальцы, грязь под ногтями. Это тот перфекционизм, который и создает большой стиль.

ВЛАДИМИР АРОНИН: Я работал с Никитой над первыми "Утомленными...", до этого было два небольших проекта. Как-то так естественно пришел и на эту картину. "Привет! – Привет! – Поработаем? – Поработаем!"

НИКИТА МИХАЛКОВ: Аронин гениальный человек. Абсолютный бессребреник. Нежнейший, наивный, трогательный, вкалывающий. Святой рабочий, талантливейший, посмотрите декорации – вот как он все это делает? И ведь в этом нет ни ощущения подвига, ни честолюбия, ни художественного хвастовства. Вот если ему сказать: "Слушай, по-моему, это говно", он расстроится и решит, что это действительно говно, и все надо переделывать.

ВЛАДИСЛАВ ОПЕЛЬЯНЦ, оператор-постановщик: Со мной началось все с того, что мы работали вместе на "Статском советнике", Никита Сергеевич там был продюсером и играл главную роль. И я помню, что когда мы снимали в Твери, он как-то подошел и говорит: "Я наблюдаю..." Ну, хорошо, думаю. А потом я уже был во Вьетнаме, и вдруг звонок по телефону: "Алло? Опель?" Я говорю: "Степ, ты что ли?" А у Никиты Сергеевича с сыном Степаном очень похожи голоса, один в один. А он мне: "Какой Степа? Тебе что, "Шмеля" спеть?!" В итоге договорились, что когда я приеду, зайду в "Тритэ" за сценарием. Когда я, наконец, зашел и увидел огромный двухтомный сценарий, я даже опешил. И дома долго не решался его открыть. А когда стал читать, не мог остановиться. Причем он такой сложный и эмоциональный, что его даже нельзя читать взахлеб, нужно делать паузы.

НАДЕЖДА МИХАЛКОВА: Сценарий литературно очень хорошо написан, я читала его как книгу. Моя героиня, Надя Котова, взрослеет на протяжении фильма. Более того, в ней появляется безжалостность. Вначале она упорная, упертая, страшно любит отца и вопреки всему верит, что он жив. А ближе к концу она становится грубой, матерой, выносливой, побитой жизнью и войной, знающей, что ее спасает только вера во встречу с отцом. Эта вера ее и ведет. Она ищет отца, не боясь ни пуль, ни крови, ни ран. ... У меня были потрясающие партнеры, очень щедрые, очень много мне давшие. На протяжении всей картины мне очень – не только как партнер, но и как учитель, – помогал папа. Гармаш, Олег Меньшиков, Наташа Суркова...

...

ВЛАДИСЛАВ ОПЕЛЬЯНЦ: Снимали мы по хронологии, которая в голове у Никиты Сергеевича. А она немного отличалась от той, что была в сценарии.

НИКИТА МИХАЛКОВ: Последовательно снимать мы не могли. Мы останавливались из-за финансирования, мы останавливались из-за того, что Вика Толстоганова рожала. Но я не могу сказать, что мы мучительно тормозились и потом мучительно входили в ритм. ...

ВЛАДИСЛАВ ОПЕЛЬЯНЦ: В сценах в пионерлагере видно, что мое изображение еще такое яркое, радужное. Хотя эти эпизоды были для меня адом, я не понимал, что делать. Уже одно то, что в монитор смотрит Михалков, было для меня шоком. Были моменты, когда Никита Сергеевич говорил: "Хватит мне этого гламура в кадре!" Я же в основном снимал клипы, рекламу, и, конечно. больше тяготел к такому рекламному изображению. А Никита меня полностью переломал, задал другие ценности в кино и в изображении в частности, за что я ему очень благодарен. После этой работы я по-другому стал видеть свет.

НИКИТА МИХАЛКОВ: Влад Опельянц очень вырос за это время. Это стал другой человек. И другой оператор. Когда мы начали работать, у него дыхание было коротким, его хватало на четыре часа – все. Если мы день отработали и садились разбирать завтрашний, его просто не было: он сидел за столом, но его не было. И это серьезно: одно из самых главных звеньев в производстве, в общем, выпадает.

ВЛАДИСЛАВ ОПЕЛЬЯНЦ: Потом мы прервались, сняли картину "12", между делом. (Смеется.) И это тоже был гениальный ход: Никита Сергеевич не хотел распускать команду. И мы еще больше сработались.

НИКИТА МИХАЛКОВ: После "12" он вернулся на картину другим человеком. И другим художником. Бесстрашным, со своим мнением, не тупо выполняющим задачу с холодным носом, а горячим, азартным человеком, обладающим очень высоким художественным вкусом и безукоризненным мастерством. Вот Опельянц сегодня – это человек, с которым можно вступать на стайерскую дистанцию. Он умеет держать удар. Он получал от меня страшно. Я не думаю, что он когда-нибудь слышал в жизни такое, что он слышал от меня. В определенных ситуациях какими-то увещеваниями не обойтись, и я без оскорблений, спокойно, но очень серьезно ему говорил: "Я не буду тебе мешать работать, жить, но ни-ког-да я не буду с тобой работать". К моему удивлению, честно говоря, инфантильное, гламурное молодое поколение не сказало: "Да и хрен с тобой", чтобы пойти дальше тусоваться и снимать клипы про прокладки. Он все это вынес и пережил.

ВЛАДИСЛАВ ОПЕЛЬЯНЦ: А после "12" мы плавно перешли в начало восьмимесячного тура в город Нижний Новгород.