"А РАЗВЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО НУЖНА В ФИЛЬМЕ МОРАЛЬ?"

Журнал "Власть" №15
19.04.2010
Юрий Яроцкий

— У первой части "Утомленных солнцем" был законченный финал: прежняя жизнь героев заканчивалась и вместо нее начинался слепой ужас. На этом можно было эффектно остановиться. Почему решили снять сиквел, а не отдельный фильм про войну с новыми героями?

— Это совсем другой фильм. Мы постарались сделать, чтобы просмотр второй части никак не зависел от просмотра первой. Потому что тем, кто сейчас пойдет в кино, тогда было по два года. Рассчитывать на то, что за это время они ее посмотрели, запомнили, прочувствовали, ощутили, нет смысла. Еще мне интересно рассматривать противодействие двух таких разных людей, как Котов и Митя. И это противодействие мне было интересно схлестнуть на фоне огромной войны. А у тех, кто видел первую картину, должен быть особый интерес – увидеть как раз то, о чем Вы говорите.

— То-есть, Вы снимали "Утомленных солнцем 2" в основном для 16-летних, для тех, кто не видел первой части? А в названии при этом цифра "2"?

— Конечно. Это бренд, это "Оскар", это лучший иностранный фильм "Утомленные солнцем". Он на слуху: так ли, сяк ли, в интернет залезли и нашли.

— Есть ли у Вас какие-то прогнозы по поводу того, как примут фильм в Канне?

— Никаких прогнозов. Честно говоря, Канн больше нужен нашим французским прокатчикам, которые еще и имеют права на мировой прокат. Им нужно там засветить картину. А я свое в Канне уже отстрадал, четыре раза там был.

— Говорят, что Вы приложили некоторые лоббистские усилия, чтобы именно Ваш фильм представлял там Россию. Это правда?

Если считать лоббистскими возможностями то, что во Франции меня знают лучше, чем кого бы то ни было из наших режиссеров, то это может быть правдой. Но специально я, разумеется, ничего не делал. Во Франции с успехом прошла ретроспектива моих картин, состоялась премьера "12", я читал мастер-класс при полном зале. И если после всего этого выходит новая картина этого режиссера и ее берут в Канн... Ну, как говорится, полжизни работаешь на имя, полжизни имя работает на тебя. А все эти разговоры – я и "Оскар" себе как-то там пролоббировал, и венецианский "Лев" не настоящий, а так, херня какая-то, вынесли, дали, чтобы не вонял, – меня это все мало волнует.

— Я переформулирую вопрос. Считаете ли Вы, что из всех наших фильмов, снятых за отчетный период, именно у Вашего самые большие шансы победить?

— Я вообще никогда в жизни не думал о том, какое на кого может произвести впечатление моя картина. Считаю ли я, что наша картина самая достойная для Канна? Избави Бог. Но мне кажется, что в ту политическую и художественную программу, которая выставляется на этом конкретном фестивале, мой фильм может вписаться вполне естественно.

— Сейчас о Второй мировой часто говорят так: не так уж важно, кто прав, кто виноват – среди тех, кто принимал решения, виноваты все. Меня удивило, что фильм во многом этой точке зрения соответствует, что его мораль далеко не очевидна. Вы с этим согласны?

— А разве обязательно нужна в фильме мораль? Мне кажется, важна не мораль, а любовь: люблю я своих героев или нет. А я их люблю, и любовь мне мораль заменяет. Вложить в фильм мораль и заставить вас прийти к такому же выводу – это менее интересно. Я рассказываю вам историю о том, как люди, думая, что они могут отлежаться и отсидеться, не ведают, что на самом деле наступает момент, когда их всех вдруг живьем сжигают. И кто виноват? Вопрос на самом деле в том, где Бог на войне. Почему один остается жив, а пятерых рядом накрыло? Почему мальчика с 52 ранениями выхаживали, вылечили, обмундировали, а на глазах у всего госпиталя в него снаряд-дурак прилетел? Почему лейтенант бежит в атаку, в него три минометных осколка, и один пряжку срезал, второй – каблук, третий – звездочку с пилотки, и – ни царапины? Здесь дело в отстраненности взгляда.

Меня еще интересует, через что проходит человек, чтобы выжить, и какой ценой ему это выживание дается, какие испытания ему посылаются.

— Правильно я понимаю, что вторая часть совсем не похожа на первую?

— Это совершенно разные картины. Первая – такая фреска, житие, разные эпизоды, в разные годы, с флэшбеками. Вторая – линейная, восемь дней 1943 года, которые пролетают стремительно. Такая смесь "Неуловимых мстителей" и "Санта-Барбары".

— Последний нашумевший фильм про войну – "Бесславные ублюдки" Тарантино. Мне кажется, Ваш на него чем-то похож. Что Вы о нем думаете?

— Тарантино – замечательный, талантливый провокатор, я его люблю. Но его взгляд на войну совсем другой, как у человека, в стране которого войны не было. Все было – и гробы приходили, и другие несчастья были. Но это война другого качества: никто не спит в твоей кровати, никто не ест твою еду, никто не требует, чтобы ему чистили сапоги. Для него эта война – претекст, прецедент для разговора, он точно так же мог бы снять про англо-бурскую войну, про войну во Вьетнаме. Там нет его отношения к войне, есть веселое построение, странное, тарантиновское. Но у него нет генетической памяти, а у нас есть. Картина "Пять вечеров" кончается фразой "Лишь бы не было войны". И это была самая популярная фраза в 1950-1960-х годах. Потом над ней смеяться стали. Галич пел: "Лишь бы не было войны", но тогда действительно был страх. Все руководство страны сосуществовало с народом, потому что все прошли войну, пока не пришло новое поколение. Это очень важное, трагическое объединяющее начало. Об одном остается жалеть: чтобы объединиться, нам нужно залезть в кровавое говно и потом из него вылезать. ...