ТИХОМИРОВ: В нашей студии появился режиссер с большой буквы "Р" Владимир Хотиненко. Здравствуйте, Владимир.

БАТИНОВА: Здравствуйте, Владимир Иванович.

ХОТИНЕНКО: Здравствуйте. Весело тут у вас. Но ничего страшного. Наверное, по инерции полагается: раз Достоевский, значит, мы должны тут сразу стать угрюмыми.

ТИХОМИРОВ: Не надо. ... Итак, Владимир Хотиненко, человек, который снял сериал "Достоевский", ну, даже нельзя назвать сериалом, это фильм, по большому счету.

ХОТИНЕНКО: Дело не в названии ведь, а в том, что получилось.

ТИХОМИРОВ: Получилось на самом деле большое кино, посвященное Достоевскому. И у меня сразу первый вопрос. Скажите, Владимир, я знаю, что есть так называемый кастинг-директор, ну, второй режиссер он раньше назывался...

ХОТИНЕНКО: Нет, это разные, второй режиссер – это немножко начальник штаба, организатор производства. А кастинг-директор – это только человек, который актерами занимается.

ТИХОМИРОВ: Скажите, кто подбирал актеров?

ХОТИНЕНКО: Ой, у меня бессменный кастинг-директор, я с ней работаю, вот сколько я снимаю кино, я всего один фильм, самый первый, снял без нее. Это Инна Штеренгарц, замечательный совершенно человек, и вот все, что я делаю, это я снимаю с ней.

ТИХОМИРОВ: Я почему говорю, потому что этих людей мало кто знает, но по большому счету на них возлагается самая ответственная миссия: уболтать (то-есть, такой секс по телефону), договориться, найти.

ХОТИНЕНКО: Наверное. Ну, я возьму на себя смелость сказать, что ко мне охотно все-таки идут сниматься.

ТИХОМИРОВ: Ну, это естественно, понятно.

ХОТИНЕНКО: Но в принципе ведь, понимаете, дело даже не в том, чтобы уговорить сниматься. Вот у меня пробовались очень хорошие, замечательные, очень известные актеры, например, на того же Федора Михайловича. Отказать им, понимаете, – вот это значительно, должен сказать, в моем случае сложнее найти слова, потому что это все равно деликатный момент. Я ненавижу в этом смысле пробы.

ТИХОМИРОВ: А скажите, если это не военная тайна, неужели кто-то еще пробовался?

ХОТИНЕНКО: Да, да.

ТИХОМИРОВ: А можете назвать хоть одну фамилию, нет?

ХОТИНЕНКО: Нет, родные, никогда в жизни этого не делал. Вы можете узнать из каких-то других источников, но я лично никогда не называл. Объясню. Все равно актеры ранимые люди, все равно, несмотря на то, что они прекрасно знают, что я их люблю, знают, что, даст Бог, будем работать, но все равно приходится кому-то отказывать. ...

ТИХОМИРОВ: Скажите, а что Вы хотели, зачем нам сейчас, в наше время этот полусумасшедший, талантливый, гениальный игрок и наркоман?

ХОТИНЕНКО: Ничего себе! Я должен запеть: "Валенки, валенки..."

ТИХОМИРОВ: Это не я, это пресса о нем пишет.

ХОТИНЕНКО: Это Бог с ним, это современный стиль, что называется, повествования. Бог с ним, дело не в этом. Во-первых, не буду брать на себя лишнего: не моя идея была, это мне предложил телеканал "Россия". ... И я сразу же согласился. Потом испытал ужас некий, потому что, думаю, все равно ведь Достоевский – это ответственно в любом случае, как бы ни получилось, хорошо или плохо, тот ли актер или другой, но это все равно уйма точек зрения, что, я думаю, и проявляется. Но, в общем, мое желание узнать самому Достоевского было такое огромадное, что оно практически не закончилось и сейчас.

ТИХОМИРОВ: Владимир, то-есть, я понимаю, Вы за счет государственных денег решили немножечко выяснить, что Вам интересно в Достоевском?

ХОТИНЕНКО: Понимаете, ведь я на каждом углу заявляю, что кино в этом смысле дело довольно дорогое, это довольно дорогое самоудовлетворение. Потому что художник, он что, карандашиком может нарисовать, и это может со временем стоить миллионы. Писателю вообще минимум нужно, на ноутбуке вообще даже бумаги не нужно. И так далее и тому подобное. Музыкант может напеть, певец просто спеть. А кино – это такое дорогое удовольствие. Но меня никто не слышит. Наконец, меня самого мне вернули же, сторицей вернули мои же слова.

ТИХОМИРОВ: И что?

ХОТИНЕНКО: Ну, в общем, мне показалось, что это будет интересно. ... И чем дальше, тем мне все это становилось интереснее, а когда еще Женя появился, мы с ним уже тут в упряжке такой. И, не знаю, мне это каждый раз было страшно и каждый раз это было открытие, каждый день. Не преувеличиваю ни на секунду. И для меня это счастье. Я надеюсь, мне удалось хотя бы с какой-то частью публики поделиться той радостью открытий, которую испытал я.

ТИХОМИРОВ: Владимир, я все время думаю о том, почему так хорошо сохранился Женя как актер, как человек?

ХОТИНЕНКО: Здоровый образ жизни.

ТИХОМИРОВ: Нет. У нас очень многие известные актеры...

ХОТИНЕНКО: А Вы что имеете в виду? Я же не имею в виду пить или не пить, я не это имею в виду. Он замечательный человек, Женя Миронов замечательный человек, сочувствующий окружающему миру и конкретным людям, которые его населяют. Вот и все. И это здоровье так или иначе проявляется.

ТИХОМИРОВ: Но ведь он звезда, понимаете, в чем дело. Посмотрите на наших актеров.

ХОТИНЕНКО: Ох, какой замечательный случай с Женей, он так трепетно подступался (и, думаю, всегда так делал), так трепетно подступался, там звездности не было ни на одно мгновение, был только страх и желание все-таки его преодолеть, и понять, и позволить полюбить этого героя.

ТИХОМИРОВ: Согласитесь, страх – это все-таки всегда очень хороший стимул для работы.

ХОТИНЕНКО: Хороший. В общем, я не помню случая, чтобы я, приступаясь, не боялся, я боюсь всегда. Может, и скажут: да нет, это самонадеянный такой, постоянно смеющийся человек. Я испытываю страх всегда.

БАТИНОВА: Ну, а Вам удалось с помощью этих воспоминаний, которые Вы читали, и всей этой работы сделанной, Вы думаете, Вам удалось объяснить Достоевского?

ХОТИНЕНКО: Нет, не буду претендовать на всеобъемлющее, это невозможно, даже если снять 100 серий, это будет все равно невозможно. Все равно мы чего-то не знаем. Воспоминания ведь тоже разные, и точки зрения на него разные. Ведь, понимаете, знаменитое есть письмо Страхова Толстому. А Страхов, он был соратником Достоевского и помогал ему, такой критик был литературный, и умница вроде был. Но он такое письмо про Достоевского написал Льву Николаевичу Толстому, что даже его смутил чуть-чуть. Понимаете, даже Толстой как-то так отреагировал на это письмо гибко, после смерти, причем, Федора Михайловича.

ТИХОМИРОВ: А что он писал?

ХОТИНЕНКО: Он такое про него писал, что это самодур, ну, сплетни все собрал в этом письме.

ТИХОМИРОВ: Ну, как я иногда собираю.

ХОТИНЕНКО: Или, например, воспоминания, которыми я вдохновлялся в очень большой степени, замечательным образом, Софьи Ковалевской. ...

ТИХОМИРОВ: Это Лиза Арзамасова играла ее?

ХОТИНЕНКО: Лиза Арзамасова. Она на нее похожа фантастически, уже не говоря о тонкости.

ТИХОМИРОВ: Лиза потрясающая.

ХОТИНЕНКО: И вот эта сцена объяснения ее, по-моему, она получилась. И вот эти воспоминания, она так их написала просто, это детское воспоминание, вообще без зависти, она не завидовала ему. Она просто видела некоего человека и о нем писала, и понимала его значение, всегда, с маленького возраста и до того, как стала великим математиком. Есть воспоминания разные-разные, кто-то с пиететом, кто-то с пренебрежением. А критику я не читал, никто не читал, что писали про Достоевского, этого же вообразить невозможно, что это пишется про Федора Михайловича. Это такое похлопывание пренебрежительное по плечу. В школе бы мне прочитали хотя бы стихи, которые написал Тургенев, эпиграмму, вернее, на Достоевского:

Рыцарь доблестной фигуры,
Достоевский, милый пыщ,
На лице литературы
Зреешь ты, как новый прыщ.

Ну, и так далее, она довольно длинная эпиграмма. Сложно.

БАТИНОВА: Наверное, очень мало современников его, которые его в жизни понимали? Мы не говорим про завистливых людей.

ХОТИНЕНКО: Очень мало. Вы знаете, но замечательным образом спасала публика.

ТИХОМИРОВ: Да, читатели любили его.

БАТИНОВА: Да, кстати, Вы правы.

ХОТИНЕНКО: Я задавался этим вопросом. Наверное, получил ответ для себя, который может, вот если кто-то не услышит меня правильно, показаться даже вульгарным. Я перечитал ведь его всего заново, я заново перечитал всего Достоевского. Сюжеты практически всегда направлены на зрителя: либо мелодраматичные, либо детективные.

ТИХОМИРОВ: Владимир, у меня еще один вопрос, связанный с личностью Достоевского. Такая странная история: кто такой Достоевский, если смотреть на него с позиции современного уголовного права? Это преступник, который сидел в тюрьме, который вернулся из тюрьмы.

ХОТИНЕНКО: Подождите, не все же знают, за что его посадили.

ТИХОМИРОВ: Но мы говорим сейчас о фактах.

ХОТИНЕНКО: Он политический.

ТИХОМИРОВ: Государственный преступник.

ХОТИНЕНКО: Но ведь, понимаете, в советское время в этом смысле он был героем, наоборот, потому что пострадал от царского режима. Ну, и вообще, там же история вся была сомнительная. Вы знаете, что и казнь была по сценарию на Семеновском плаце, это вся была такая история чудовищная на самом деле, это был такой спектакль. С известным сценарием, с вовремя появившимся курьером с отменой казни, все это для того, чтобы люди испытали потрясение. Причем это хуже казни, потому что они практически пережили это. А потом, ну, вы знаете, вообще мы еще, если покопаемся, мы найдем еще какие-то такие примеры. Это на самом деле жизнь человека, и Достоевский сам говорил, что без каторги его бы не было.

ТИХОМИРОВ: Это да, это известно. Вот я думаю, может быть, Ходорковский тоже, когда выйдет на свободу, станет великим писателем? Возможно ли это?

ХОТИНЕНКО: Ну, поживем – увидим. Дело такое, тут наперед не скажешь. Ведь Достоевский, он когда уже уходил на каторгу, в принципе, он был известный писатель. Самое первое его произведение "Бедные люди", оно сделало его знаменитым. Потом он еще успел написать несколько произведений, которые вызвали критику и унижение его, ну, и так далее. Это отдельная история.

БАТИНОВА: Он же переводы даже делал.

ХОТИНЕНКО: Он уже ушел как бы известным писателем на каторгу. Но на каторге он вызрел уже как тот писатель, которого мы знаем, Федор Михайлович Достоевский. И тут судьба, понимаете. Ведь известно утверждение, что господь не дает крест, которого человек не может вынести. И даже недоброжелателя вы не найдете нигде, сказавшего, что Достоевский вел себя на каторге недостойно, а это четыре года в кандалах, в вони этой, в этом ужасе, который мы чуть-чуть даже передали. Мы показали, как раздеваются в бане, будучи в кандалах, это отдельный просто номер. Одно дело в литературе это читать, а мы это воссоздали буквально, что это такое.

ТИХОМИРОВ: А как Вы это воссоздали, Вы в Бутырку ездили?

ХОТИНЕНКО: Нет, зачем, по описаниям, это есть у него в "Записках из мертвого дома". У него есть подробное описание: как продеть, как надеть. И мы по описаниям же Достоевского... Женя Миронов выучил все эти действия и все это проделал. Это аттракцион. Но, вы знаете, в этом тоже есть и унижение определенное. И вот странно, этой деталью, которую мне показалось необходимым воспроизвести, потому что это киношный прием, можно рассказать даже больше о каторге, чем путем многих монологов. И в этом смысле мне такие детали были очень важны. Мне дали прочитать статью: литературный критик, какая-то женщина, она, в общем, доброжелательную достаточно статью написала, но указала странные какие-то неточности: чашки какие-то, сервиз один и тот же. Ну, во-первых, это невозможно у меня: если она видела хотя бы один мой фильм, она должна понимать, что это в моем кино невозможно, хотя бы потому, что я архитектор по первому образованию. Или пишет: прическа у Аполлинарии не та. Если прочитать мои интервью, я их во множестве раздал перед показом фильма, там все это находит ответы, что довольно сложно было решать образ Аполлинарии, потому что, если брать Аполлинарию в том объеме, которая была буквальная, она сегодняшнему зрителю будет непонятна. Зритель вместо того, чтобы сопереживать этой трагедии Достоевского, этой любви драматичной, он будет думать: а что он в ней такого нашел? Нужно было найти некий образ и адекватный, и таинственный. Аполлинария завораживала современников. Но это не означает, что сегодняшних точно так же. Как, например, вот на меня, наверное, автор сценария Володарский обиделся даже, что мы не сняли...

ТИХОМИРОВ: А он постоянно обижается.

ХОТИНЕНКО: Да нет, мы с ним, в принципе, хорошо работали. Ну, у него была записана сцена – знаменитая пушкинская речь на открытии памятника. Вы понимаете, в чем дело, действительно, публика была потрясена до полуобморочных состояний. Но когда я прочитал, я понял, что сегодня это все придется симулировать. Сегодня, как бы ни играл Женя Миронов, это не подействует. И тогда мы нашли какой-то адекватный ход, он так же замечательно читал "Пророка" пушкинского, и мы это сняли, и Женя это прочитал. И это, в общем, адекватно, потому что пушкинская речь и длинна, и пришлось бы имитировать обмороки какие-то, – это все было бы по сегодняшним меркам ложью, потому что нужны определенные условия. Магнетизм Достоевского – конкретный, физиологический, который был в нем, - он завораживал публику. На следующий день газеты писали: почему вы все так отреагировали? На него же на следующий день обрушились с чудовищной критикой за эту его речь. Хотя тогда в зале творилось что-то невероятное. И Тургенев отказался выступать после него, потому что после этого выступать было бессмысленно, понимаете? Ну, и так далее. Поэтому, если кому-то в дальнейшем захочется поковыряться в деталях, должны люди знать, что я это знаю как минимум не хуже. И, значит, если принято решение, значит, это художественное какое-то решение или достаточно принципиальное.

БАТИНОВА: Вот мне интересно, как Достоевский на критику реагировал?

ХОТИНЕНКО: Тяжело, конечно же, все живые люди... я не знаю человека, который бы на критику совсем...

БАТИНОВА: Конечно, чтобы совсем не реагировал, такого не бывает.

ХОТИНЕНКО: Такого не бывает. Но, видите, он пытался отвечать даже, поэтому дневники – это же все для ответа, все журналы – для ответа, ему хотелось ответить, ему было всегда что ответить. Хотя он по преимуществу тогда (это сейчас мы другими глазами смотрим) терпел поражение, потому что на него набрасывались с хлесткими такими определениями и в большом количестве.

ТИХОМИРОВ: А критики умели, да.

ХОТИНЕНКО: Они потому что в своей были профессии, а это не его. Он мог писать. Поэтому он зачастую и, как правило, терпел поражения в этих баталиях словесных, так скажем. Но сути-то это все равно не меняет. Это я вот перечитал всего Достоевского заново – это совсем другое ощущение. Я просто всего перечитал, не мог оторваться.

БАТИНОВА: Наверное, надо несколько раз в жизни перечитывать, потому что ты будешь все равно по-другому на это смотреть.

ХОТИНЕНКО: И это точно небесполезно – взять и потихонечку перечитать, причем подряд. Потому что я, к стыду своему, "Двойника" не читал, мне так стыдно стало.

ТИХОМИРОВ: И я не читал.

ХОТИНЕНКО: Мне так было стыдно.

БАТИНОВА: Ольга Шир написала на форуме: "Спасибо Вам огромное за прекрасный фильм. И в вашем фильме есть еще один актер, который всегда молчалив и который прекрасно снят и показан. Это город Петербург".

ХОТИНЕНКО: О, как замечательно. Я как раз боялся упреков. Знаете, существует такая...

ТИХОМИРОВ: Потому что снимали, говорят, в Москве.

ХОТИНЕНКО: Нет, снимали в Питере, это не вопрос. И более того, там мы даже компьютерную графику сделали, когда на набережной стоит Женя после смерти Марии Дмитриевны. Кстати, вот такая деталь, сразу оговорю, чтобы мне уже потом не писали. Она умирала в Москве. Я, естественно, знаю это, но нам нельзя было рушить цельность этого пространства. А его стояние вот это на набережной, Жени Миронова, когда он стоит... а мы мост там восстановили, поработали чуть, это Питер тот, это не сегодняшний. Но все равно есть такой стереотип Петербурга Достоевского – такого угрюмого-угрюмого. И мы решили, что мы не будем это делать. Наверное, он не всегда же был таким. Когда-то выходил Федор Михайлович, и светило солнце, понимаете? Ну, вот захотелось показать как-то чуть-чуть иначе, а кто-то потом, даст Бог, еще снимет, и пусть покажет тот Петербург Достоевского, который существует в стереотипном сознании. Так что это мы тоже знаем, Петербург Достоевского знаем.

ТИХОМИРОВ: Пока Елена Викторовна задавала свои умные вопросы, у меня возникло несколько глупых вопросов. Во-первых, почему нет в вашем фильме вашей "визитной карточки" – это Маковецкого?

ХОТИНЕНКО: Ну, в этот момент у него была большая работа.

ТИХОМИРОВ: Закапризничал?

ХОТИНЕНКО: Нет. Сережа вообще, в принципе не капризничает.

ТИХОМИРОВ: Ну, это я так просто, я с ним хорошо знаком, я поэтому на всякий случай. Просто мне кажется, что он тоже украсил бы эту картину.

ХОТИНЕНКО: Вне всякого сомнения. У меня в этом смысле вообще есть такой коллектив моих любимых актеров, куда входят Маковецкий Сережа, и Саша Балуев, и Нина Усатова, длинный список. И не всем и не всегда находится, к сожалению глубокому, место в какой-то очередной работе, поэтому мы как-то чередуем.

ТИХОМИРОВ: Второй вопрос. Я понимаю, что если бы, например, этот фильм снимался на американской студии, это была бы совершенно другая история, согласитесь.

ХОТИНЕНКО: Да, наверное. Да вообще просто другой был бы режиссер, он бы все это иначе снял.

ТИХОМИРОВ: Почему все-таки Вы не пошли по пути наименьшего сопротивления, чтобы привлечь зрителя, собрать рейтинги, показать все, знаете, с мясом?

ХОТИНЕНКО: А тут что имеется в виду? Вы знаете, ведь если говорить о каких-то шлейфах, которые тянутся за Достоевским, эта вот сомнительная совершенно история с девочкой, которая у него была, которую он рассказывал многим разным людям и которая потом была отражена у него в произведении (и ее вырезали, кстати, по тем временам цензура тоже не пустила)...

ТИХОМИРОВ: Набоковская.

ХОТИНЕНКО: Серьезные исследователи приходят к выводу, что это миф, это его литературный образ, который он прорабатывал там внутри, рассказывал как-то. И еще, может быть, какие-то причины, о которых мы не догадываемся. У любого человека тайны, а уж у Достоевского тем более. Но, вы знаете, во-первых, не тот формат. Вопрос другой, если бы мне сказали: снимай все, что можешь, я, наверное, жестче бы ее снимал. Но я не думаю, что я бы увлекался такими какими-то... Ведь, понимаете, мы живые люди, мы не хотим, чтобы про нас знали, а про Федора Михайловича мы хотим. А почему это я про себя такое не хочу, а про Федора Михайловича хочу потрясти бельишко? А публика, понятно, что это любит и будет любить всегда. Но дело не в этом. Во-первых, нужен, точно знаю, определенный такт по отношению к Федору Михайловичу. Одно дело – он бы сказал: снимай, Володя, про меня все что хочешь. И то я задумался бы. Нет у нас такой договоренности с Федором Михайловичем, это раз. Хотя материала-то много, ведь Анна Сниткина, его жена, она в письмах, к сожалению достоевсковедов, очень многое вымарала, потому что он такое ей писал интимное что-то, такое сокровенное.

ТИХОМИРОВ: На всякий случай.

ХОТИНЕНКО: Ну, не на всякий случай, она понимала, она-то понимала. ... Поэтому она думала о памяти Федора Михайловича.

БАТИНОВА: Кстати, слушатели написали, Ангелина Тимофеева спрашивает: "Как Вы относитесь к демонстрации на экране интимной жизни великих людей в экранизациях?" Ну, она имеет в виду: Достоевский в постели с первой женой, со второй женой. Причем она же замечает о том, что в ЖЖ пишут, что Федор Михайлович смачно целуется.

ХОТИНЕНКО: В ЖЖ пишут... Вы знаете, существуют даже исследования, не исследования, но во всех воспоминаниях уделяется внимание эротической части жизни Достоевского. Он не был скопцом, он не был в этом смысле таким сухарем, и, может быть, был даже необычным, не совсем обычным в этом смысле. Во всяком случае, многие исследователи об этом пишут и находят этому подтверждения. Но с первой женой, кроме поцелуев, мы ничего не показывали. Ну, а что бы мы тогда показывали, если б не показывали страстно целующегося Федора Михайловича? Он правда любил Марию Дмитриевну. Понимаете? А с Аполлинарией это страсть, это была страсть безумная, он ей помогал писать письма и любовнику ее...

ТИХОМИРОВ: Вот извращенец!

ХОТИНЕНКО: Прикиньте просто, что это такое.

ТИХОМИРОВ: Владимир, еще один вопрос. Скажите, почему Ваши актеры нормально носят костюмы уже даже позапрошлого века? Почему у Вас они дышат, живут, как будто бы они оттуда?

ХОТИНЕНКО: Начну с неожиданного ответа: потому что мы думали над этим, и художники по костюмам у меня замечательные совершенно, которые могут работать на любой студии мира, они сделали удобные костюмы. Задача была такая.

БАТИНОВА: Удивительно так сделать и очень удобно.

ХОТИНЕНКО: Да, чтобы мне было удобно хоть на край стола присесть, это правда. У нас буквально – очень хороший вопрос, – у нас буквально стояла такая задача. Даже помню этот разговор с продюсером Шумаковым, как раз говорили на эту тему, и он сказал: надо так, чтобы удобно было, как современные. Поэтому решали художники талантливые. ...

ТИХОМИРОВ: Владимир, Вам не кажется, что фильм "Достоевский", история с Михалковым и вообще вся наша жизнь – это, в принципе, вся Россия?

ХОТИНЕНКО: Если перебрать фильмы, которые я снял, они так или иначе все о России, я просто ничего другого не знаю. И я все фильмы, которые я снимал, снимал для людей здесь, для себя, само собой разумеется, я за скобки выношу этот мой эгоизм. Но я снимал для людей, которые живут в нашей стране, вот и все. Так что "Достоевский" тут не стоит особняком, это просто очередной этап моего состояния, состояния России. ...

ТИХОМИРОВ: Владимир, спасибо, что Вы пришли.

БАТИНОВА: Спасибо, Владимир Иванович, Вам очень много сообщений наши слушатели написали, огромное спасибо за фильм.

ХОТИНЕНКО: Спасибо.

БАТИНОВА: Он, кстати, выйдет на DVD? Потому что у нас есть тут слушатели, которые...

ХОТИНЕНКО: Вы знаете, я надеюсь, потому что многие сожалеют, что не всегда успевают. Я надеюсь, мне кажется, это безумие не выпустить. Причем надо очень хорошее издание сделать.

ТИХОМИРОВ: С большой Вас творческой победой. Всего доброго.

ХОТИНЕНКО: Спасибо вам за приглашение.