ПОМНИ О САДЕ!

Газета "Час"
29.09.2004
Мая Халтурина

Жить на свете без вишневого сада очень грустно, господа. Этот факт не зависит от смены эпох и экономических формаций, он коренится где-то в самой сердцевине мироустройства. С ним надо смириться, и ему надо радоваться, и помнить о нем беспрерывно и столь же пристально, как римляне советовали помнить о смерти. Драматург Антон Чехов, режиссер Эймунтас Някрошюс и русские актеры советуют нам помнить о вишневом саде. Прислушаемся...

Вишневого сада на сцене мы так и не увидели, зато слышали оглушительный соловьиный свист, видели сложенные для костра сухие ветки, вздрагивали от неожиданно завертевшихся металлических флюгеров в глубине сцены. Целый лес (сад?) флюгеров – Гаев и Раневская идут сквозь них, уходят в них, как в иную реальность. А вишневый сад, да был ли он в самом деле? Может быть, его и вовсе вырубили еще до начала первого действия? Или он живет только в памяти, только в душе человеческой...

После спектакля Някрошюса понимаешь, что главное действующее лицо в пьесе – именно сад (воплощение нашей общей души), не Раневская, к примеру, и не Лопахин. И самое удивительное, что ближе всего к этому саду, к его запредельной возвышающей сути стоит именно новый хозяин и погубитель сада Лопахин – Евгений Миронов. Не знаю, замысел ли это режиссера или просто следствие особого актерского склада Миронова. Он всегда – и в "Гамлете", и в "Борисе Годунове", и в "Идиоте" – оказывается ближе к небесам, чем все другие герои (актеры?).

Стоило заплатить 45 латов за билет, чтобы услышать, как в конце третьего действия Евгений Миронов, весь облитый светом и запрокинувший голову, как мандельштамовский щегол, говорит: "Музыка, играй отчетливей!" Он имеет право просить и даже требовать этого, потому что сам живет "отчетливо", до глубины сердца ощущая каждое биение жизни. Только вот будущее его и его мечты (появятся, мол, дачники – насадят новые сады, и будет всем счастье...) столь же иллюзорны, как мечты, и будущее, и "небо в алмазах" всех остальных героев – как Париж Раневской или "вся Россия наш сад" Пети Трофимова. И в будущем не будет у нас никакого нового счастья, кроме ранимой, неуловимой, неуживчивой души.

Об этом в течение пяти с половиной часов нам рассказывали драматург русский Антон Чехов, литовский режиссер Эймунтас Някрошюс и московские актеры. Не все из заплативших энное количество латов дослушали рассказ до конца. Ряды редели в каждом антракте (коих антрактов было три). Оно и понятно: слышать о жизни такие грустные вещи в конце рабочего дня несладко. Тем более когда говорят на таком причудливом языке, каков режиссерский язык Някрошюса. Он заставляет актеров кидаться камнями, висеть на гимнастических кольцах, стрелять из тросточки и прыгать с белыми заячьими ушками на голове, а зрителей – смеяться над самыми патетическими репликами и грустить не потому, что сад вырубили, а беспричинно и безгранично...

Многие зрители пришли на спектакль явно по ошибке, оглушенные рекламой – не их вина. Их вина, что беспрерывно, как те соловьи, звенели у них мобильники, и их возвращение из буфета в зал растягивалось до середины каждого действия. Извините нас, господа актеры, за невоспитанность! "Вишневый сад" Някрошюса как ни один другой спектакль, виданный последнее время, требовал для своего воплощения совместных усилий актеров и зала. Во время рижских гастролей этого ответного усилия публики явно не хватало. Только в самом конце, когда (см. выше) ряды опустели, нам всем стало наконец так грустно, так грустно... Почти что именно ТАК грустно, как хотел Някрошюс.