Василию Шукшину, актеру, режиссеру, писателю, который прожил яркую, короткую и непростую жизнь, 25 июля исполнилось бы 80 лет. Чуть более 20 лет назад им зачитывались, но не очень активно печатали. Его фильмы любили и цитировали, но не баловали широким прокатом. Его несыгранный Степан Разин так и остался в сценарии, невоплощенном в кино. Ушел он, как и жил: резко, внезапно, во время съемок фильма "Они сражались за Родину". Недоиграв. Недописав. Не успев снять... Погоревали. Пославословили. Показали ретроспективы. И... положили на полку. Сегодня, пожалуй, только старшее и среднее поколение может похвастаться знанием его литературного и кинонаследия.

Театр Наций, которым несколько последних лет руководит жадный до работы Евгений Миронов, не юбилея для, а любви ради, обратился к прозе Василия Шукшина. Для спектакля "Рассказы Шукшина" драматург проекта Роман Должанский использовал десять рассказов, сюжетно не связанных, но плавно перетекающих один в другой. И оказались они очень современны, актуальны и невероятно чисты. Как истинная классика – ведь они о людях, их силе и слабости, благородстве и подлости, умении любить и ненавидеть.

Эпиграфом взяты слова Василия Макаровича: "Люди, милые люди, здравствуйте!". А постановку спектакля осуществил дебютант в России, известный в Латвии и мире режиссер Алвис Херманис, художественный руководитель Нового Рижского театра. В его творческой копилке – увенчанные многочисленными призами постановки гоголевского "Ревизора" и "Льда" Владимира Сорокина, "Сони" по рассказу Татьяны Толстой и цюрихская постановка "Идиота" Федора Достоевского. Свое обращение к Шукшину сам Алвис Херманис объясняет так:

— Когда мне предложили поставить спектакль в Москве с русскими актерами, я понял, что надо выбрать какой-нибудь "очень русский" материал, который позволил бы мне самому узнать что-то новое про людей. Я вспомнил фильмы Шукшина, которые смотрел еще в детстве. Начал читать его рассказы – и был поражен, насколько они простые, "вкусные" и мудрые. Надо сказать, что я все-таки с луны не свалился и имел представление о том, как деревенская тема воплощалась на русской сцене до этого. Я подумал, что не стоит одевать современных московских актеров в тулупы и кирзовые сапоги. Понятно, что это два разных мира – русская деревня 60-х и современная Москва. Мне показалось, что актеры не должны притворяться деревенскими и копировать этот особенный мир, который, кстати, не позволяет ни малейшей фальши. Мы исходим как раз из обратного: в спектакле акцентируем, что встречаются два совершенно разных мира, сегодняшний и тот, чужой для современной Москвы. Хотелось показать и пропасть между ними, и мосты, которые нас соединяют. В нашем спектакле встречаются не только "советский и старомодный" Шукшин и современные московские актеры. В нем есть еще и фотопортреты жителей, которые сегодня живут в том же селе, где происходили события шукшинских историй. На этом перекрестке встречаемся и мы – фотограф Моника Пормале и я, режиссер, – иностранцы, то-есть люди со стороны. И, кроме того, здесь встречаются зрители, у каждого из которых свое представление о том, как надо "правильно" играть Шукшина. Великого писателя, у которого, уверен, великое будущее.

Сценография спектакля, которую придумали режиссер-постановщик и фотограф, предельно проста на первый взгляд. На довольно плоской сцене, задник которой – колосистое хлебное поле, – длинная скамья. Здесь и разворачиваются события рассказов, и каждому предшествует быстрая смена фотографий на заднике – от крупных портретных планов, до жанровых сцен. Щемяще-потешная "Степкина любовь" уступает место одержимому знаниями герою "Микроскопа". Тема любви, от которой перехватывает дух, – в бытовых "Сапожках". Внегеографическое, вневременное и вненациональное жлобство – в рассказе "Срезал" и т.д.

Актерский ансамбль, в котором, безусловно, солируют Евгений Миронов и Чулпан Хаматова, слажен, экспрессивен и с радостью купается в возможностях текста и режиссерских придумках. Чего стоит лишь безудержный танец мироновского героя, или сцена, где Чулпан превращается в нежную и бурную воду реки!

Финальный эпизод с портретом Василия Шукшина превращается не в прощание с "уходящей натурой", а в бесконечное наслаждение общением с истинной – стало быть, вневременной классикой.

Возвращаясь из Москвы после премьеры, я вспомнила вдруг о нашем почти забытом удивительном рассказчике – Григоре Тютюннике. Неужели не найдется энтузиастов воплотить на сцене его удивительную, чистую, наполненную эмоциями и энергией прозу, написанную таким настоящим украинским языком?..