ВИШНИ ПО-ЛИТОВСКИ

Газета "Город N" №20
25-31.05.2005
Игорь Волков

23 и 24 мая на сцене ростовского театра драмы прошла постановка чеховского "Вишневого сада", подготовленная Международным фондом Станиславского совместно с режиссером Эймунтасом Някрошюсом. Ростовчане получили прекрасную возможность насладиться одной из самых нетривиальных трактовок классической "комедии в четырех действиях".

"Вишневый сад" – одна из канонических пьес Антона Чехова. Спросите у любого соотечественника со среднешкольным образованием, хоть сколько-нибудь интересовавшегося русской литературой рубежа веков, о чем "Вишневый сад", – и получите исчерпывающий ответ. Вам скажут, что пьеса повествует о великом переломе – смене традиционного феодального уклада с его усадьбами, крепостными и т. д. новой прогрессивно-меркантильной капиталистической формацией. Соответственно, часть персонажей олицетворяет эпоху уходящую (Раневская, Фирс), а другая – "храбрый, новый мир" (Лопахин). Впрочем, есть еще вечный студент Трофимов – интеллигент-разночинец, критикующий всех подряд.

Някрошюсу, признанному ниспровергателю клише в современном театральном искусстве, официальная версия не указ. Социально-историческая трактовка уходит в тень, на первом плане – проблема человеческого выбора.

В центре внимания – образ Ермолая Лопахина, блистательно сыгранного Евгением Мироновым (кстати, именно после премьеры "Вишневого сада" в 2003 г. многие критики поспешили назвать его актером №1 отечественной сцены). От банального персонажа – бездушного миллионщика из мужиков, этакого нового русского, не способного оценить красоту сада, не остается и следа. Лопахин вынужден совершать мучительный выбор, понимая, что ситуация безвыходная и любое решение приведет к трагическому исходу. Он до безумия влюблен в Раневскую, и ее решение вернуться в Париж, возможно, главная причина гибели сада.

Раневская, благодаря таланту Людмилы Максаковой, перестает быть стертым символом уходящей эпохи, симпатичной, но бессильной наследницей разваливающегося феодального поместья. Някрошюс смещает акцент на личную драму героини. По мнению самой актрисы, ключ к пониманию образа Раневской – смерть ее маленького сына Гриши. Она постоянно чувствует свою вину и находится в постоянном состоянии депрессии, ее психика нестабильна. К тому же режиссер явно намекает на некую тяжелую болезнь Раневской, которая знает, что ее дни сочтены. Не в этом ли причина обреченного бездействия хозяйки вишневого сада, ее безразличия, нежелания думать о будущем – ведь никакого будущего нет?

Владимир Ильин в роли Гаева – безусловная находка Някрошюса. Ильин, по сути, сыграл самого себя, а вернее, своего героя – такого, каким мы его привыкли видеть на сцене или в кино (например, в "Стрельце неприкаянном"). Не от мира сего, эксцентрик в зеленом берете, проевший состояние на леденцы. "Человек 80-х" – так говорит о себе Гаев, что вызывает взрыв смеха в зрительном зале. Годы перестройки явно ассоциируются у аудитории с прекраснодушным мечтательством, далеким от реальной жизни. Однако режиссер не дает забыть, что Гаев устраивается-таки в банк, "на 6 тысяч в год". Выходит, неприспособленность – это миф?

Фирс (Алексей Петренко) – чуть ли не единственный чеховский образ, оставшийся без изменений. Он по-прежнему символизирует архаичность, отжившее, умирающее. Это тот самый "столетний шкаф", которому адресует свой знаменитый монолог Гаев.

Петя Трофимов (Игорь Гордин) – персонаж чрезвычайно колоритный. В официальном советском литературоведении трактовался как единственный положительный образ пьесы, провозвестник новой эпохи, революционный интеллигент. У Някрошюса – настоящий бес Достоевского: желчный, злой демагог, до предела закомплексованный ("У вас же, Петя, даже любовницы не было", – говорит ему Раневская). Носится по сцене с булыжником (так и хочется добавить – орудием пролетариата), а в итоге берет деньги у Лопахина.

Финал пьесы на первый взгляд экстравагантен: герои уходят вглубь сцены, надевают бумажные заячьи уши и дрожат. Похожий эпизод происходит в середине пьесы, когда Варя (Инга Оболдина), Аня (Юлия Марченко) и Шарлотта (Ирина Апексимова) в шутку разыгрывают сценку "Вдруг охотник выбегает". В финале же не до шуток. Возможно, Някрошюс хочет намекнуть, что пройдет каких-то двадцать лет, и все они – и "победитель" Лопахин и "побежденный" Гаев – станут мишенями для людей, не ведающих сомнений и не колеблющихся перед выбором.

Описать все режиссерские приемы и инновации нереально. Спектакль просто наполнен ими. Упомяну только один характерный для постмодернистского искусства момент: в первом действии Лопахин (Миронов) читает свои реплики по книге, которую подносит ему Дуняша (Анна Яновская). Похожим образом ведет себя в третьем акте Трофимов (Гордин). Някрошюс как бы напоминает зрителям: не забывайте, все, что вы видите, – это не отражение действительности рубежа XIX-XX вв., а произведение искусства – не больше, но ни в коем случае и не меньше.