Спектакль Валерия Фокина "Еще Ван Гог...", четырежды показанный на старой сцене Таганки, размежевал информационное поле странным и неожиданным образом. Печатные отклики разноречивы. Если подбирать эпитеты к спектаклю "Еще Ван Гог...", понадобятся слова из лермонтовского лексикона: "отчаянный", "горестный", "безнадежный" и т.п., но помимо и прежде них нужно сказать об этом спектакле: он – наивный. И в силу наивности непривычно искренний. Для многих – отталкивающе искренний.

Театральный инструментарий, которым Фокин пользуется в 90-е годы, начиная с "Нумера в гостинице города NN", есть по сути инструментарий психологического самоанализа. Фабула и интрига режиссера почти не занимают: ему важна лишь ситуация, в которой оказывается герой и присутствующий при нем зритель. Эта ситуация неизменна: для того, чтобы поставить спектакль, Фокину нужен не новый сюжет, но новый вариант предельного человеческого несчастья.

Отметим, что масштаб личности персонажей режиссеру не особенно важны. Талантлив ли новый герой Евгения Миронова – художник, лечащийся в психиатрической клинике? Вероятно, да – но это почти не имеет значения.

Значение имеют голоса, которые произносят: "Крап-лак", "Умбра" или "Сиена натуральная" – сначала негромко, а потом "Охра-охра-охра-охра!" – истошно, доводя до припадка и обморока. Значение имеют сцены – клетка, сооруженная из панцирных матрацев (Александр Боровский нашел сильную эмблему: его "тюрьма-кровать" отменно передает ощущение неволи и принудительного покоя). Значение имеют звуки: скрежет железной сетки, истерика кларнета и виолончели, дробный стук бус, рассыпавшихся по полу.

Фокин не старается ничего доказать, он занят передачей своих ощущений – острых, тревожащих и потому несложных (боль ведь очень проста в сравнении с радостью). Слова, приметы быта, психологические мотивы играют здесь роль подсобную; главная нагрузка – на элементарные частицы сценической материи.

Евгения Миронова отличает дар уважать элементарные вещи: простота ему по сердцу. Он не теряет своей пленительной органичности в самом головоломном, самом фантастическом режиссерском рисунке, но восхищать до "полной гибели всерьез" умеет, главным образом, тогда, когда может сосредоточиться на бесхитростном действии. Когда всех дел – бессмысленно возюкать кистью в банке с водой, смотреть снизу вверх на врача, бинтующего ему голову. В такие минуты игру Миронова позволительно сравнивать с игрой самых прославленных мастеров школы переживания. "Еще Ван Гог..." – постановка, нарушающая правила хорошего тона: она так громко кричит о человеческом несчастье, что инстинкт самосохранения, вероятно, еще многих понудит, морщась, заткнуть уши.

Валерий Фокин, прослывший холодным рационалистом, на деле оказался одним из последних театральных романтиков. Он посылает зрителю не мысль, не вызов, не призыв – жестокую и требовательную душевную встряску. Дойдет ли послание до адресата – неизвестно: день на день не приходится. Но ради этой возможности стоит заниматься театром.