"Господа Головлевы" Салтыкова-Щедрина – произведение не из легких. За его сценическое воплощение берутся не часто, но если уж это происходит, то "Господа Головлевы" всегда оказываются в центре внимания.

На мхатовской сцене – пространство, назвать которое ни привычным, ни логичным, ни тем более понятным нельзя. Это ржавые железные скелеты каких-то неведомых конструкций, серо-бурые рваные полотнища ткани, раскиданные повсюду грязные узлы с тряпьем, грубые деревянные доски, тусклые лампочки. Словом, то ли коммуналка, то ли помойка, где в кучу свалены и мусор, и люди, которых и людьми-то назвать нельзя. Тоже – мусор. Ничего человеческого в них нет, кроме уже известной грязи, болезней, пороков, ущербности, дряхлости и, в конечном итоге, мертвечины. Все они, Головлевы, таковы. С ужасом, состраданием и бессилием что-либо изменить старуха Арина Петровна (Алла Покровская) взирает на свою семью: на мужа – развратника Владимира Михайловича Головлева (Сергей Сосновский); на сыновей – алкоголика Павла (Алексей Кравченко) и насильника Степана (Эдуард Чекмазов). На внуков, и прежде всего на обезумевшую Анниньку (Евгения Добровольская). На слуг – и так дальше, дальше, дальше! А пуще всего – на исчадие ада, душегуба Порфирия (Евгений Миронов), что одним взглядом способен удавить кого угодно. Человек выродился, семья выродилась, человечество выродилось. Всюду смерть, всюду тлен! Всюду резвые покойники, что комфортно чувствуют себя среди тех, кто еще остался в доме Головлевых. У них, у покойников, вся власть: и в карты можно поиграть, и чаю попить, и поглядеть, что вокруг происходит. А вокруг – апокалипсис, и не ожидаемый, а давным-давно наступивший, в котором, цитируя Чехова: "Холодно, холодно, холодно! Пусто, пусто, пусто! Страшно, страшно, страшно..."