ВЫЖИВАНИЕ, СЖИВАНИЕ, НО НЕ ЖИЗНЬ

scriptum.ru
22.12.2005
Майя Праматарова

Кирилла Серебренникова называют компилятивным режиссером – это не самое учтивое определение человека постмодерна, который в открытую или тайно берет все, что ему необходимо для самовыражения. Когда есть что выразить, тогда можно не быть слишком щепетильным. А Серебренникову есть что сказать в "Господах Головлевых".

Арину Петровну Головлеву играет Алла Покровская, с которой режиссер уже работал в "Мещанах", идущих тоже в Художественном, но на большой сцене. Партитура ее актерской работы в "Господах Головлевых" классически разработана: от скупой, держащий дом в кулаке барыни до старухи-нахлебницы, готовой за кусок хлеба на все. К концу жизни она уже не берет, другие решают, что ей давать или не давать, на что указывает подробно разработанная сцена во втором акте, когда лейтмотивом идет реплика: "Кушайте, маменька, кушайте!"

Такой параболы в линии самого спектакля нет: строй его линеен в ритме монтажа, который чем дальше по ходу, тем монотоннее. Сравнительно равноценные между собой сцены то забегают вперед, то ретроспективно возвращаются назад, в прошлое этого мертвого дома. Самый живой среди всех сыновей Арины Петровны – Порфирий Головлев, прозванный братцем Иудушкой. Его роль исполняет Евгений Миронов – внешний рисунок его тела пластичен, он в каждую минуту готов прильнуть, чтобы обцеловать и засосать: наследство, волю, деньги. Его руки, готовые ежесекундно осенить его самого крестом, настолько обособлены, что воспринимаются как нечто отдельное. Но в сущности он не крестится, а чертит некую вертикаль, какую обычно совершает рука не столько чтобы перекреститься, сколько чтобы сунуть что-то в рот. Нет, это не руки, а скорее щупальцы, которыми он хватает все вокруг. Нечто гротесково-фантасмагоричное проступает во всем его мерзком облике. Он – пресмыкающееся, вылезающее из щели. Проследить за тем, как он выживает из дома одних и сживает со свету других – одно из намерений спектакля. Все неотвратимо в этом тесном и постылом пространстве. Когда-то, в домостроевские времена, при власти маменьки Арины Петровны не было слышно слово отца Владимира Михайловича Головлева: его накрывали куском холста, как надоедливую птицу, а через годы также затыкали рот и последним отпрыскам головлевского рода.

Чем дальше по действию, тем больше дом наполняется какими-то котомками, люди вытесняются белыми тюками, похожими на узлы в прачечных. А может, это облака, из-за которых подглядывают неуспокоенные души родственников. А может, это сугробы – ведь жизнь головлевского рода протекает в вечной и зябкой мерзлоте. И все это идет как рассказ уже кем-то поведанный, происшедший давно, но во все времена продолжаюший быть – как бродячий сюжет, который певец никак не допоет до конца.