ДАМА С ЗАРЕЗАННОЙ СОБАЧКОЙ

"Новая Газета"
23.12.2011
Елена Дьякова

Первой премьерой Театра Наций в обновленном Театре Корша стала "Фрекен Жюли". Для Чулпан Хаматовой и Евгения Миронова это вторая совместная работа. На первую, блистательные "Рассказы Шукшина" в постановке Алвиса Херманиса, "Фрекен Жюли" в постановке Томаса Остермайера не похожа совершенно. "Рассказы Шукшина" были горячи. "Фрекен Жюли" холодна до дрожи.

Надо ли напоминать читателю о европейской славе 43-летнего Томаса Остермайера? Руководитель берлинского театра "Schaubuehne am Leniner Platz", лауреат премии "Новая театральная реальность", он известен социальной зоркостью спектаклей, точным чувством современных смыслов. Цивилизация взрослых избалованных детей и страшная неустойчивость этой цивилизации – сквозная тема Остермайера, умного и жесткого европейца XXI века. В московской "Фрекен Жюли" он ставит "про то же". Но с учетом особенностей места и времени: Москвы-2011.

Пьеса Стриндберга изрядно осовременена драматургом Михаилом Дурненковым. Вместо графской усадьбы в Швеции 1888 года – дом в каких-нибудь Горках-37. Вместо Ивановой ночи – новогодняя, с тем же угарным беснованием молодой плоти и карнавальным равенством сословий аж до рассвета.

Полубезумная графская дочь-декадентка стала в Москве-2011 дочерью бывшего генерала, ныне генерального директора. Лакей графа и любовник его дочери Жан стал водителем генерала. Бежать он предлагает не в Женеву, а на Гоа. Все за тем же: там рай для любви, там откроем отель на паях... Но у Жюли и в 2011-м нет своих денег.

В отличие от персонажа Стриндберга, герой Евгения Миронова успел и повоевать – где-то в горах. В графский розарий из-за забора он не глядел. Зато дом генерала построен на подмосковных сотках, с которых согнали семью Жана. Главная тема та же: он лезет вверх. Мечтая о буржуазной респектабельности и не гнушаясь ничем. Лезет, как зверь из ямы-ловушки, вгрызаясь в почву Горок-37 ногтями, зубами, всей анатомией. Ведь все человеческие пути подъема вверх в мире, где живет Жан, глухо перекрыты.

Кухарка Кристина, невеста Жана, – третья в этом треугольнике. Юлия Пересильд умно играет крепкую, здравомыслящую деваху в желтых резиновых перчатках VIP-персонала. Хозяйку Жюли – поп-декадентку в лисьих мехах, истеричную вечную девочку на шпильках от Джимми Чу, с криволапым дрожащим пинчерком под мышкой – Кристина-2011 любит не больше, чем в 1888-м. Или в 1917-м. Но за место держится. Пока ее вклад в борьбу – обсчитывать хозяев на рукколе.

Чулпан Хаматова никогда не боится быть на сцене клоунессой, комком нервов, почти чудовищем – жалким до предела. Вот она ежится, хохочет, задирает ножку, пьет из горла на фоне рублевского хай-тека, в стальных стенах сверхсовременной и изрядно загаженной кухни, под ясным и ледяным взглядом видео (на экране – пустые устричные раковины, жалкий ломтик лимона, блеск вилочки и упаковочной пленки... короткий гастрономический праздник уже окончен). Она надменна, бессильна и беззащитна – как Жюли Стриндберга, грозная эмблема "европейского вырождения". С тем же тихим безумием рассказывает кухарке о пользе путешествий. Так же позволяет разъяренному Жану убить свою драгоценную собачку (у Стриндберга был чижик). И кухонный скандал с кафелем, заляпанным бутафорской кровью (конечно, пинчерок цел и выйдет на поклоны), вновь кажется знаком будущей большой крови.

Все ужаснее, чем у Стриндберга. Как паяц на нитке, дергается Жан-Миронов на телефонном звонке хозяина – точно не мобильник в кармане, а оголенный провод. Лесть, месть, ненависть, угодничество, мечта о случайной кривой удаче тихо кипят в кастрюлях на генеральской кухне. И главное: не за 800, а за 20 лет выстроился, выродился и впал в гибельное декадентское безумие этот мир. Наши социальные пропасти вырыты общими усилиями в рекордные сроки. И глубоки, как Беломорканал. Наверно, они и были единственной всенародной стройкой новой России.

— Мы такие потому, что все давно решили за нас! – истекая ненавистью, кричит Жан.

Этих слов, кстати, у Стриндберга нет. Этот вывод принадлежит Дурненкову.

И, кажется, он прав. 20 лет наш прекрасный новый мир дышал оголтелым духом социального расслоения. Учил ползти вверх или лететь вниз. Есть или быть съеденным. Оставлял все меньше места работникам. Все больше – барам и дворне. Жюли, Жан и Кристина всего-навсего твердо выучили урок.

Мир, возникший из угарного веселья рекламных роликов, – пуст изнутри. Он не знает и не знал ни правил игры, ни ценностей, ни норм, ни запретов. Пустота крутит и треплет Жюли, бросает ее в дискотечную свистопляску "обслуги", в объятья Жана, во взломанный сейф отца... в заснеженный сад с пистолетом у виска.

Посмотреть на ужасную девочку из Горок-37 очень даже стоит. Для вразумления.