"Коль мысли черные к тебе придут – откупори шампанского бутылку иль перечти "Женитьбу Фигаро". Кирилл Серебренников и Евгений Миронов имели такое право, тут спору нет: "мыслей черных" в их предыдущей совместной работе, "Господах Головлевых" на Малой сцене МХТ, было достаточно. Четыре часа шел полный мучительных мелочей спектакль по Щедрину. Деревянные плахи дома Головлевых тонули во мраке, суглинке и снегах, в горьких думах о Родине. А зритель думал: какое мощное действо! Кто ж эту муку вынесет? И почему нести должен?

"Фигаро" – спектакль-антипод "Головлевых". Этакий Южный полюс: на нем тоже холодно.

Дом графа Альмавивы (Виталий Хаев) и Розины (Елена Морозова) обшит темными панелями. Обиход точно вышел из "Лесу" – из серебренниковского "Леса" в МХТ, где типажи и вещи 1970-1980-х точно и смешно легли на текст Островского. В "Фигаро" повторение приема не удалось. Замок Агуас стоит на Рублевке. Накачанный, быстрый и грубоватый VIP, его тоскующая, беспомощно-интеллигентная жена с обрывками стихов Пастернака и Ахматовой на устах, кипуче-энергичная домоправительница Марселина (Лия Ахеджакова) и скептический доктор (Авангард Леонтьев) живут здесь и сейчас. Так же, как и хваткий Фигаро-Миронов – сметливый, как ярославский половой 1978 года рождения. К свадьбе цирюльника и Сюзанны (Юлия Пересильд) шустро режут "оливье", текст резко осовременен, лукавые реплики стали гэгами.

И зал смеется. Но четырехчасовая комедия переодеваний и недоразумений ничего, кажется, кроме переодеваний и недоразумений, на сцену не выносит.

...Не первый эксперимент в этом роде. Так сиял роскошными костюмами от Павла Каплевича, шуршал атласом "Тартюф" Нины Чусовой в МХТ, бравурно-гламурная комедия решительно ни о чем. Полосатые, леденцово-розовые с голубым камзолы и кринолины казались фантиками: развернешь, а там пустота. К чести "Фигаро": "сделать нам так же красиво" не пытались. Это не фантик от конфеты "Моцарт". Скорее покушение с неподходящими средствами. На что?

Лишь когда Фигаро-Миронов говорит вновь и вновь о своей "природной легкости характера", на сцене возникает некое напряжение. Странный поставлен эксперимент. Не над Бомарше, конечно. Над собою. Цветет огнями благополучная Москва, всюду распродажи, у банкоматов хвосты, на церковной Рождественской ярмарке народ интересуется в основном двумя прилавками: грибным и рыбным (но зато как пылко интересуется!). СМИ рапортуют о рекордном росте котировок, благодушие щедро разлито над столицей в пределах Третьего кольца. И желание сделать легкий спектакль – жизнелюбивый, мажорный, шампанский, без "проклятых вопросов" "театр для людей"... оно ведь понятно, это желание! Но "природной легкости характера", которой жив и цветет такой театр, у нас и близко нет. "Просто радоваться" в России не умеют. Ни солнцу, ни сытости.

Князь Мышкин, Глеб Нержин, Иудушка Головлев – Евгений Миронов умеет отключить в "Женитьбе Фигаро" свою природу, но не умеет изменить ее. И смех Серебренникова – как показал опыт – может быть яростным, тревожным, насквозь пропитанным "нашей жизнью" (как в спектакле "Лес"). Но не беззаботным, увы.

Когда русскому человеку более-менее хорошо – ему попросту скучно. Это не достоинство, конечно. Вовсе не свидетельство нечеловеческих духовных высот! Просто диагноз: мы отлично выучены страдать и пророчить беды. А старому мудрому совету: "Живите-ка, смеясь" – не умеем последовать.

И самый тяжелый труд для нашего театра – учиться легкости.