КРИТИКИ О "ПОСЛЕДНЕЙ НОЧИ ПОСЛЕДНЕГО ЦАРЯ"

bogis.ru

Ольга Фукс ("Зловещий цирк непрошедшего прошлого" – "Вечерний клуб", 12 февраля 1996)

"Крутится и крутится, как чертова карусель, наше зловещее прошлое, которое уже давно стало Мифом, но чьи центростремительные силы все не отпускают за пределы манежа. И в вихре этого кручения, вопреки исторической логике, рождается театр, где на точнейших весах взвешено зрелище, бред, трюк, стон, история, звук, вымысел, и ничто не перевешивает."

Игорь Овчинников ("Смертельный номер" – "Вечерняя Москва", 14 ноября 1996)

"Радзинский приправил скупые факты изрядной долей мелодрамы и детектива. Фокин попытался поднять их на уровень притчи. Подобно иллюзионисту, демонстрирует он зрителю компоненты грядущего чуда. Смотрите: вот акробаты-вольтижеры, вот клоун-барабанщик, кольца, лонжи – настоящие, цирковые. Вот всамделишный струнный квартет. Никакой фонограммы, живая музыка."

Дина Годер ("Осень менеджеров" – "Итоги", 17 декабря 1996)

"Новый проект поражает сразу. Прежде всего размах: в Манеже специально выстроили небольшое шапито, зрителей здесь всего четыре ряда, зато сцена двухэтажная, а на арене и акробаты, и клоуны, и "Академия старинной музыки" вместе с Т. Гринденко выходит играть и водит хоровод маленький хореографический ансамбль из Школы Михаила Лавровского: четыре девочки в белом и мальчик в матроске – ангельские дети последнего русского императора. А кроме того, "звезды" Александр Збруев и Ирина Купченко играют "старосветскую" императорскую чету в ожидании расстрела, Евгений Миронов и Михаил Ульянов – рефлексирующих большевистских цареубийц. Отдельного восхищения достоин стильный буклет, к которому подшит конверт с репетиционными фотографиями, листки режиссерских "почеркушек" Фокина и черновиков Радзинского. Рядом с грандиозностью затеи успех или неуспех самого мероприятия отходит на второй план."

Алена Злобина ("Святое семейство" – "Знамя" №2, 1997)

"Если б можно было бы посмотреть спектакль Фокина лет эдак через двести пятьдесят, когда гибельные истории утратят пафос актуальности; а не то, если б я была "заграничным "ведом"", который оценивает постановку с точки зрения чистого искусства, относясь к неостывшему пеплу трагедии, должному стучать нам в сердце, столь же спокойно, как к пеплу Клааса; если бы с другой стороны, я восторженно поддерживала затею с канонизацией Николая II, – тогда, надо полагать, "Последняя ночь последнего царя" вполне бы мне понравилась. Но поскольку все перечисленные "если бы" от действительности далеки, возникает своеобразный конфликт:между профессионалом, который рад воспеть достоинства формы, и гражданином, которого отвращает содержание".

Ирина Алпатова ("Цирк. Бред. Царь" – "Культура", 2 ноября 1996)

"И все же, наверное, самое ценное, что дарит этот спектакль хрителям, это эффект соучастия. То, что испытано в эти полтора часа, остается с тобой, выносится за стены театра, перечувствывается и переосмысливается, рождает массу абсолютно личных ассоциаций. Можно конечно, обойтись и без этого. Но стоит ли?"

Майя Фолкинштейн (""Богис", или Карнавальные мистификации" – "Москва театральная" №2, 1997)

Из интервью с Галиной Боголюбовой:
"В "Последней ночи..." многое впервые. В предыдущих работах мы шли от актеров, от их желаний и идей. В новом спектакле – от режиссера Валерия Фокина. Впервые мы взяли готовую пьесу, написанную Эдвардом Радзинским. Кроме того, это наш первый такой объемный проект – на сцене помимо четырех исполнителей находится одновременно двадцать два человека. В этой работе мы впервые встретились с балетмейстером Михаилом Лавровским, скрипачкой Татьяной Гринденко и ее "Академией старинной музыки", цирковым режиссером Ниной Недашковской. Одну из важнейших "ролей" сыграл художник Сергей Якунин,который придумал и воплотил ряд оригинальных постановочных идей. В спектакле заняты М. Ульянов, И. Купченко, А. Збруев, Е. Миронов, С. Сазонтьев."

Наталья Балашова ("...и наш российский балаган" – "Московская правда", 27 июня 1996)

Из интервью с Валерием Фокиным:
"... меня привлекла необычность ситуации, положенная драматургом в основу пьесы – последняя ночь перед расстрелом царской семьи и последняя ночь в судьбе России. Ночь,с которой начинается как бы новый отсчет времени, новая эпоха, растянутая почти что на весь ХХ век. С этой ночи раскручивается страшное, красное, кровавое колесо, прокатившееся по всей России и до сих пор сидящее в нашей психике. Эта тема выливается для меня в чисто русскую тему, близко соприкасающуюся с темой Гоголя, Достоевского – тема русской души, русского человека. Я не собираюсь ставить спектакль о плохих большевиках и хорошем русском царе. Мне важно, как в экстремальной ситуации ведут себя люди."

Наталья Балашова ("Трагедия для четырех актеров с цирком и оркестром" – "Московская правда", 20 ноября 1996)

"Кружится, кружится над уже бездыханным телом Юровского трапеция с висящим вниз головой акробатом, раскланивается пестрый клоун, скрежещет музыка – продолжается вселенский балаган.И нет ему конца в обозримом будущем. А где-то наверху, над ареной раздвигается красный бархатный занавес, являя, как на пасхальной открытке, царское семейство в полном составе:родители на деревянных лошадках-качалках, у их ног беленькие девочки и мальчик в матроске. Нет, не воспринимают люди уроки истории и продолжают убивать друг друга, чтобы потом окружить их ореолом святых."

Вера Максимова ("Гарнир к русскому царю" – "Независимая газета", 14 ноября 1996)

"Великих княжен – прелестных и чистых, – изображает кордебалет – девушки с полноватыми талиями и распущенными волосами, стучащие пуантами о доски пола. Ни сочувствия, ни ощущения юной прелести и красоты эти балерины не вызывают. Так же как и темноволосый мальчик с оттянутым носком и полонезно отставленной ручкой, призванный в спектакле изображать наследника – цесаревича Алексея. Эти вольные и бесконтрольные балетно-музыкальные включения – не более чем знак, подсказка зрителю. Клоуны, трапеции, видимо, для того, чтобы заявить о балагане Революции .Или – чтобы напомнить о "циркизации" нашего театра Мейерхольдом и Эйзенштейном в знаменитом и кощунственном "Мудреце" начала 20-х годов. В "циркизации" была дань послеоктябрьскому примитивному восприятию театра безграмотной толпой. Что, нынешнее время так же ощущается режиссером, как время огрубления и опрощения?"

Александр Соколянский ("Цирк самоубийц" – "Общая газета", 14-20 февраля 1996)

"Радзинский, используя права беллетриста, относится к истории без должного уважения. Валерий Фокин – с презрением: как к дилетантскому цирку, в котором смертельные номера запланированно приводят к смерти."

Наталья Колесова ("Палачи и жертвы истории" – "Российские вести" №221, 1996)

"С помощью верного соавтора – композитора Александра Бакши, Валерий Фокин создает тревожную, мучительную до сердечной боли бесовскую атмосферу убийственной ночи. Музыканты "Академии старинной музыки" Татьяны Гринденко – полноправные участники действия – приносят со своими инструментами свист и шепот ужасного наваждения."

Евгения Тоцкая ("Репризы расстрела" – "Экран и сцена", 9-16 января 1997)

"Номер сменяет номер, организуясь в программу, где лишь звуки сочинений А. Бакши знают, в чем состоит истина целого. Аттракцион, внутри которого существуют герой Ульянова и Миронова – убийца и тот, кто позволил убить – из забавной интермедии превращается в смертельный номер, исполняемый безумцем под куполом цирка с отстегнутой страховкой. Неуправляемость страстей – не все ли вам равно, какого они цвета: черного, белого, серого – все равно кончается катастрофой. Чужая кровь клеймит неистовством покаяния. И Белый клоун вот-вот поменяется местами с Рыжим. Уже поменялся. И, наконец, лирические откровения автора. "Последняя ночь последнего царя" породила много мнений. Часто далеко не лестных. Не стоит спорить до хрипоты – время рассудит."