ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ БЕЗ САКСОФОНА

interfax.ru
03.02.2011
Сергей Сычев

Новый спектакль Эймунтаса Някрошюса "Калигула" неизбежно станет хитом. Но "звездность" произведения не всегда позволяет зрителю получить от него наслаждение.

Звезд в этой постановке Театра Наций предостаточно. Это Някрошюс, каждое движение которого сопровождается восхищенным придыханием. Евгений Миронов в роли Калигулы, да и сам Калигула. Альбер Камю, по пьесе которого осуществлена постановка. Брукнер, Гендель и Штраус, чья музыка звучит по время спектакля. Еще более "навороченный" набор представить сложно, а вот насколько совместимыми оказались слагаемые – большой вопрос.

Содружество Някрошюса и Миронова нам знакомо, и лично я в течение всего спектакля ловил себя на том, что жду, когда же Миронов заиграет на саксофоне, как это делал его Гамлет в постановке 1998 г. у немецкого режиссера Петера Штайна. Не заиграл. Но сходство у постановок есть. Минимализм декораций (всего одна на протяжении спектакля, зато каждый ее элемент обыгрывается), выпендрежное сочетание современных черно-белых костюмов с историческими, которые полагаются персонажам a priori. Затянутость, в конце-концов. Калигула на сцене подобен "Титанику": тот смотришь и ждешь, когда потонет, а здесь четыре часа со вздохами недовольства думаешь, когда же заговорщики убьют своего императора.

Первая половина спектакля – это серьезное испытание. Какие-то люди ходят по сцене и произносят небольшие речи, из которых мы можем узнать, что Калигула понемногу гнобит своих патрициев и экспериментирует с властью. Но он еще вполне вменяем, так что мы только предвкушаем его грядущие безумства и трагедии. Предвкушение это затянуто и лишено любых прелестей. Евгений Миронов – не тот актер, который может сыграть простого человека, да еще и на пути к безумию. В нем нет напряженной мысли, которая имеется у его персонажа, если верить произносимым монологам. В нем нет рефлексии, нет разложения личности, да и самой личности не видно. Поэтому за первые два часа мы убедимся лишь в том, что он находится в отличном физическом состоянии и может выполнять трюки вплоть до акробатических. Его поклоны с ударами головой об пол или битье об стену изредка заставляют недоуменно хмыкнуть, трактуя эти действия как пластическое выражение внутренней работы. Но ведь в таком спектакле нельзя обойтись лишь пластикой, да и не чувствуем мы этой идеи в поведении других персонажей.

Нет, перед нами два часа попросту ничего не происходит, и в антракте треть зала, не скованная обязательствами знакомства со звездным спектаклем, улетучивается.

Вторая часть спектакля более привычна и легка для восприятия. Здесь начинает в полной степени проявляться юродство Калигулы, а ужимки и неожиданные выкрики Миронову всегда давались легко. Эту часть спектакля он отыгрывает на своем уровне, не представляя нам ни приятных, ни неприятных сюрпризов, но на это можно посмотреть, особенно если давно не видел его аналогичных по насыщению ролей. Эксцентрический актер в ансамбле с партнерами, которые стараются ему подражать, исполняет набор сцен, который должен нас убедить: Калигула, может, и не сумасшедший, а занят решением предельных вопросов бытия. Он хочет быть свободным, хочет разумом охватить бесконечное и распространить свою власть на всю вселенную. Он осознает трагизм своего существования. Этот экзистенциалистский набор, заштампованный и раскритикованный за полсотни лет, вы можете продолжить и сами. Но мечущееся в своей бесконечной свободе сознание все равно не обнаруживает себя на сцене, перед нами лишь его отголосок, история не слишком мотивированного безумства, которое не трогает. Не сочувствуешь ни Калигуле, ни Цезонии, которую Мария Миронова играет в стиле Офелии, ни всем этим казнимым патрициям. Пусто. Калигула в конце бросается в историю, но мы, не захваченные спектаклем, видим, что он всего-то прыгает в пустоту. К нашей радости, впрочем, потому что мы гораздо более рады от него избавиться, чем угнетаемый им народ.