(...) Капля пота и капля крови. «Рассказы Шукшина»

«Рассказы Шукшина» Театра Наций, без преувеличения, стали апофеозом Волковского фестиваля. Спектакль основан на народной смеховой культуре, связан с карнавальностью, гротеском, пародийным снижением. Алвису Херманису, латышу, художнику совсем не с русской ментальностью, удалось многоаспектно показать русскую жизнь. Оказалось, что ему виднее её особенности и глубины.

– Мы ехали в Сростки, – рассказывал Евгений Миронов, – для того, чтобы актёры перестали «играть», а дали в спектакле ту подлинную жизнь, которая предстала перед нами.

Но Миронов хитрит. Экспедиция актёров в село Сростки на родину Шукшина – лукавое путешествие. Актёры не перестали играть. И не превратились в реальных крестьян. Они увидели несовпадение жизни, как она есть и как она представляется из столичного далека. Они не стали заниматься подражанием. Единственное, что они переняли – музыкальную песенную стихию. Она стала народной музыкальной основой спектакля – с песнями лирическими, свадебными, прощальными, с частушками, с мелодиями баяна…

Постоянное место действия шукшинских рассказов – открытое, незамкнутое пространство, располагающее к особой доверительности и искренности. Деревенский мир, где всё распахнуто настежь, улица, наполненная людьми, людный магазин, больница – всё это и сцена, и карнавальная площадь, где герои устраивают непрерывный и постоянный экзамен себе и окружающим. Здесь испытывают истину. Здесь стоят на пороге жизни и смерти. Испытания истины не обходятся без скоморошества и лицедейства.

Кто герой новеллы «Микроскоп»? «Ошеломлённый наукой недотёпа», «ботаник», «подкаблучник», – пишут критики, посмеиваясь над неграмотностью и темнотой героя, решившего покорить Монблан науки. Можно сколь угодно смеяться над наивной неосведомлённостью деревенского чудака, но важно почувствовать глубинную усмешку автора. Шукшин – великий пересмешник и лицедей и не менее великий мудрец. Это понимают Херманис и актёры.

На стёклышке микроскопа – капля пота и капля крови. Склонившись над микроскопом, герой Миронова неистово думает о неких микробах, что проникают везде и всюду, «пролезают в организм и, как только он чуток ослабнет, берут верх». Как их уничтожить? «Хана, сынок, в кровь пролезли!» В глазах героя отчаяние. Микробы, о которых идёт речь, способны убить человека бесшумно и бескровно. Метафора Шукшина сложнее. Пот и кровь испокон веков олицетворяют саму жизнь человека – в её труде и творчестве, в одержимости и горении. Но микробы, обнаруженные Шукшиным почти полвека назад, предупреждали о грядущей угрозе творчеству, горению, таланту, неповторимости человека. Миронов – бенефициант в этом спектакле не только потому, что меняет десятки масок, создавая на лету многоликие типы и характеры, выдавая фейерверк трансформаций. Именно он несёт в своей игре отчётливое авторское начало. И в финале «Микроскопа» горький взгляд героя обращён в зрительный зал.

В новелле «Срезал!» супруги, «кандидаты наук» приехали в деревню проведать мать. Мужики ведут к гостям своего «ставленника», неимоверно толстого, раздувшегося от своих познаний Глеба Капустина. И Глеб начинает поединок. «Как насчёт первичности?» – «Как всегда, – заученно отвечает кандидат. – Мате­рия первична...» – «А дух?» – наступая, спрашивает Глеб. – «А дух – вторичен! А что?» Глеб в этом рассказе – первый скоморох, однако и зрители, и критика до сего времени склонны к оценке обиженного «кандидата» – «типичный демагог». Но ведь не случайно в финале Капустин – Миронов взглянет на нас мудрым и горьким шукшинским взглядом: что с нами происходит? Вопрос о вторичности духа Шукшина не просто тревожил. Он кричал миру о самом больном, о том, что уходит из народной жизни. Шукшинские мужики думают именно о «духе, о живой жизни, о нелепой дистанции, которую установили кандидаты между своим и народным миром».

Но ведь шукшинские «кандидаты» – и наши чиновники, и депутаты, и члены правительства, и бизнесмены. Они – отдельно, а народ – отдельно. Вот почему Глеб «срезает» знатных гостей.

После спектакля я говорила с Евгением Мироновым именно о Глебе Капустине. Евгений сказал, что в Сростках до сего времени жив Глеб Капустин, реальный мужик, в котором есть что-то от шукшин­ского персонажа.

– Народ и «кандидаты» – разные существа, «кандидаты» с Луны свалились и смотрят на народ, как инопланетяне… Готовы ли мы понять друг друга? Тоже вопрос, – сказал Миронов.

Видеть в Шукшине лишь талантливого бытописателя – неверно. Шукшин сложнее, противоречивее, глубже. Стремление шукшинского героя «выкобениваться» и актёрствовать Херманис и Миронов понимают как резкое несоответствие истинной сущности и изломанной судьбы. И в герое Шукшина, которого играет Евгений Миронов, происходит «соединение разнонаправленных сил».

Херманис выступает противником молитвенного отношения к тому, что есть «народ». Любить народ – значит видеть его достоинства и недостатки, великое и малое, его взлёты и его падения. Путь к истине у героя оказывается трагедийным. Херманис ведёт спектакль от ностальгии по тёплому человеческому чувству («Сапожки»), от утопии – к трагедийности. В характере героев Евгения Миронова концентрируется тип русской ментальности, с импульсивностью поступков, непосред­ственностью и непредсказуемостью. В сюжетах новелл спектакля возникает трагический, противоречивый узел. Многие герои Шукшина – Миронова живут у черты, под созвездием Топора… Так обнажена и болит их душа. Дважды в спектакле герой замыслит кровопролитие. Почти раскольниковская, «достоевская» страсть – топор… Герой крайностей и надрывов, он смотрит на топор с ужасом… И резким ударом отрубит себе два пальца («Беспалый»). Сила боли героя Миронова и отчаяние столь грандиозно, космично, что он не выдерживает этой границы бытия и небытия (так не вынес лжи и подлости и свёл счёты с жизнью Колька Паратов – «Жена мужа в Париж провожала»).

Рядом с Мироновым в спектакле его постоянная спутница – Чулпан Хаматова и вереница, череда, галерея её героинь. От затюканной жизнью матери, которой нежданно-негаданно муж привёз царский подарок – белые сапожки на каблуках! Великолепие сапожек перевернуло и душу, и жизнь Сергея Духанина. Для матери – Чулпан сапожки – побег в сказочное царство. Разные миры – сапожки и бедная жизнь. Но важнее бедности и богатства – сердечность и забота. Чулпан меняет лики и облики столь же стремительно, как и Евгений Миронов. Лисья шапка медсестры («Беспалый»), липкая неверная улыбка рисуют характер. Городская портниха, «заточенная» на деньгах и сгубившая своего мужа. Или быстрая, как Катунь, лёгкая, как горный ветер, стихия («Игнаха приехал»), танцующая душа мира… И самая пронзительная – в финале всего спектакля – деревенская немая, застывшая в безмолвном крике, в мычании, в плаче по брату Стёпке, которого участковый уводит в тюрьму. И обретающая голос и речь…

Обрести человеческий голос и речь – вот то послание, которое Театр Наций с «Рассказами Шукшина» адресует зрительному залу.