Такими Евгения Миронова и Чулпан Хаматову мы еще не видели

В Театре Наций прошла премьера шумно разрекламированного спектакля "Рассказы Шукшина" в постановке известного латышского режиссера Алвиса Херманиса. Редкий случай в нашей жизни: все пиаровские обещания оказались подкрепленными реальным художественным результатом. А в афише Москвы появился один из самых ярких актерских спектаклей столицы.

Известие, что латышский режиссер Алвис Херманис вместе с нашими звездами-актерами Евгением Мироновым и Чулпан Хаматовой решили поставить спектакль по рассказам Василия Шукшина, поначалу огорошило. Представить, как столичные знаменитости будут изображать из себя деревенских чудиков, было сложно. Разрекламированная поездка на несколько дней на родину писателя только усилила сомнения: что за несколько дней понять можно? Что расслышать? Какие свои личные тропки протоптать к этим людям? Потом Алвис Херманис объяснит: именно на Алтае станет окончательно понятно, что любая попытка "подделаться" под этих людей, постараться стать ими на сцене, – обречена, будет резать фальшью. Единственный их путь к персонажам Шукшина – не через быт, не через жизнеподобие, а через сказ и сказку. Пойти к ним тропкой радостной актерской игры.

Алвис Херманис поставил спектакль-концерт, где каждый рассказ – изолированный номер. Неменяющийся дневной свет. Длинная скамья по центру помоста-сцены. К каждому номеру меняется задник, составленный из гигантских щитов-фотографий. Художник-фотограф Моника Пормале привезла из села Сростки Алтайского края целый фотоальбом пейзажей и портретов. Поля подсолнухов, облупившиеся дома, сельские врачихи, продавщицы, трактористы, деды с железными зубами и беззубые бабки, подросток с оттопыренными ушами и целая бригада мужиков с глазами василькового цвета.

Актеры щедро пользуются накладными косами, толщинками, увеличивающими объем груди и талии. Отдельное удовольствие – появиться неузнаваемым, меняя возраст, пол, рост, голос – то сипя, то бася, то пришепетывая. Роли танцуются, поются, в ролях купаются, наслаждаясь каждой подробностью и каждым мгновением пребывания на сцене.

Спектакль летит, точно на гигантских качелях: оторвались – полетели, задержались и снова парят. И ось напряжения проходит между героями Евгения Миронова и героинями Чулпан Хаматовой. На этом спектакле вдруг отчетливо понимаешь, на каком же голодном пайке сидят наши даже самые востребованные актеры!

Наверное, у Чулпан Хаматовой со студенческих лет не было такой уникальной возможности попробовать все регистры голоса, всю палитру мимики, мгновенно трансформировать душу и тело. Она является то красоткой-медсестрой в лисьей шапке и костюме "в облипочку" ("Беспалый"), то беззубой шамкающей старушкой, нежно льнущей к своему слепому спутнику жизни ("В воскресенье мать-старушка"). Постаревшей усохшей матерью семейства, безуспешно пытающейся натянуть на ногу белое чудо – зимний сапог неслыханной красоты ("Сапожки"). А то и вовсе чудным духом реки в струящемся платье и развивающимися кудрявыми волосами ("Игнаха приехал"). То явится меркантильной горожанкой-портнихой, над телом мужа вдруг осознавшей: что же это я с жизнью своей сделала! ("Жена мужа в Париж провожала"). То выйдет деревенской святой – немой дурочкой, разлепившей рот в немом крике и никак не могущей оторваться от брата, которого уводят в тюрьму ("Степка").

Евгений Миронов давно не был так прелестно свободен в своих сценических созданиях – вплоть до чудного хулиганства. Всякий раз неожиданный, всякий раз убедительный. Хороши его старики: дед на печке, пьяным голосом сообщающий, что "наши жены – пушки заряжены", слепец-гармонист, крестьянин, никак не могущий понять, что его раздражает в приехавшем из города сыне. Всякий раз другое лицо, другие жесты, другие глаза. Раздувшийся, как шар, умник Капустин ("Срезал") елейным голосом предлагает вопросы о философских воззрениях на невесомость (своего рода юмористический шарж на не так давно сыгранного сверхсерьезного умника Порфирия Головлева). В подкаблучнике – герое "Микроскопа" можно различить черты роли, любимой Мироновым, – постаревшего Кольки из "Звездного часа по местному времени".

Драматизм рождается незаметно, исподволь. Рассматривает, выпятив губы, обстоятельный мужик белые женские сапожки в магазине, аккуратно продевает руку в голенище, застывает, любуясь... Танцует лихой парень Колька, отбивает ритм ногами, проходит по скамеечке. И в такт начинает притопывать жена Валюша (Чулпан Хаматова). И рассказывает этот танец о людях больше, чем длинный рассказ: о любви, о тяге, тоске по жизни, чтобы на танец была похожа...

Лихой, ясный, милый и талантливый спектакль взрывается смехом и минутами тишины. Его уносишь с собой, и по дороге насвистываешь, как песенку, спотыкаясь о ту или иную подробность, взгляд, интонацию, испытывая благодарность к режиссеру из ближнего зарубежья, подарившему нам встречу с родными и любимыми – актерами и персонажами.