Англичанин поставил "комедию о настоящей беде Московскому государству"

Театральная Москва, так любящая английского режиссера Деклана Доннеллана, так старающаяся заполучить на гастроли каждую его новую премьеру, так завистливо следившая за тем, как он ставил в Питере у Додина "Зимнюю сказку", наконец-то получила свой собственный спектакль Доннеллана. Теперь уже, наверное, можно целый роман написать о многолетней истории его подготовки. О том, как продюсер Валерий Шадрин уговаривал его сменить пьесу оттого, что ""Борис Годунов" у нас никогда не получается", о том, как постоянный художник Доннеллана Ник Ормерод менял концепцию оформления. О том, как французы (любящие Деклана после авиньонской постановки "Сида" не меньше нашего) вместе с англичанами решили стать копродюсерами российской постановки. О том, как шел отбор актеров, и результат поразительно совпал с тем составом, что играл в штайновском "Гамлете" (который тоже продюсировала Конфедерация театральных союзов, возглавляемая Валерием Шадриным), – с Александром Феклистовым и Евгением Мироновым в главных ролях, вплоть до выбора на главную женскую роль Чулпан Хаматовой, от которой потом пришлось отказаться. Еще в этом романе обязательно было бы написано о том, как влюблялись в обаятельного Деклана все, кто с ним работал, и как он, смеясь, рассказывал, что русские актеры, привыкшие к дисциплине, считают его Матерью Терезой, а после возвращения из России в Англию его родные актеры говорят ему, что он "репетирует, как Сталин". И, наконец, о том, что за месяцы, проведенные в Москве, Деклан, как считают англичане, совсем обрусел, ест борщ и философствует на кухне до глубокой ночи. Но это все в романе.

Московские поклонники выходили с премьеры удовлетворенные: "Наш-то Доннеллан лучше, чем питерский и французский". Не буду сравнивать "Бориса Годунова" с "Зимней сказкой" и "Сидом", но то, что большая и трудная пушкинская пьеса превратилась в компактный (два с половиной часа без антракта), живой и энергичный спектакль с отличными актерами, – чистая правда. Собственно, никаких поразительных концепций в спектакле нет, да и режиссерские приемы Доннеллана остались прежними (поклонники сразу узнают его фирменное "наплывание" эпизодов, когда одна сцена еще не закончилась, а другая уже начинается). Так мы и любим его не за это. Сила Доннеллана – в свежести и непосредственности взгляда на произведение, нагруженное многолетней традицией и всеобщим пиететом, в заинтересованном и непочтительном отношении к классике как к тексту, написанному вчера. Такой подход не обязательно дает его спектаклям мощь и глубину, но Доннеллан настолько проницателен и остроумен в деталях, что постановки его всегда выглядят неожиданно и ново.

Нужды нет, что герои "Бориса Годунова" одеты современно, что Пимен печатает свою летопись на пишущей машинке, что корчма у литовской границы выглядит, как захолустная забегаловка с потасканными девочками, а приставы похожи на зарвавшихся милиционеров. Что Отрепьев строит свое обращение к армии и союзникам, как пошлое агитационное телешоу с дарением часов с руки и фотографии со своим автографом, с прижиманием к груди мальчика в красной атласной рубашке, который сбивчиво приветствует нового царя от лица русского народа. Что армия Лжедимитрия бегает в камуфляже с автоматами, а финальное обращение к народу с требованием признать Отрепьева царем произносится с экрана телевизора, как при ГКЧП. Что-то из этого, конечно, может восприниматься как трюк (подобные штуки были и в скучном штайновском "Гамлете"), но ни разу – как пошлость. Интонационная точность спектакля поразительна. Деклана все уверяют, что он имел в виду нынешнюю ситуацию в России – в частности, скользкую тему законности престолонаследия. О той же злободневности ему обычно говорят и в Англии, когда он ставит Шекспира. А дело только в том, что, как цитирует режиссер Оскара Уайльда: "Жизнь всегда имитирует искусство".

Деклан выделяет главное: "Только два человека – Борис и Григорий – понимают важность народного мнения", – и ставит спектакль об умении манипулировать этим мнением. Александр Феклистов играет Годунова неожиданно (особенно если вспомнить лучшего Годунова последних лет – усталого и мудрого Ефремова). Он представляет умного и циничного правителя, человека, точно знающего, как добиться власти (впервые слышу, чтобы так читали главный монолог Бориса: "Достиг Я высшей власти" – именно "я", а не кто-то другой). Его мучает и лишает уверенности только одно: ни бесплатным жильем, ни едой, ни чем другим он не может купить любовь презираемого им народа.

Доннеллан не верит в такую понятную для русского человека возможность существования доброго царя с "единым пятном" на совести – убийством царевича. Для искреннего и чистого Деклана совесть не бывает "немножко грязная". Годунов – политик, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Впрочем, вьющийся ужом Отрепьев (его играет Евгений Миронов, тоже замечательно) со своей нетерпеливой хамоватостью и провинциальным напором – из той же породы.

И еще несколько слов. Пойти на этот спектакль я очень советую (хотя, наверное, попасть на него будет нелегко: зал, который выстраивают прямо на сцене доронинского МХАТа вокруг узкого помоста, где играют артисты, вмещает всего 600 человек). Одна из самых замечательных и, как ни странно, смешных сцен, которые вы в нем увидите, это так называемая сцена у фонтана, превратившаяся в "сцену у бассейна". Евгений Миронов играет ее с никому доселе не известной Ириной Гриневой из Театра Станиславского в роли Марины Мнишек. Эта хрестоматийная сцена оказывается настольно неожиданной, что финал ее идет под общий хохот и аплодисменты. Отрепьев, перед встречей с любовницей бросавший на счастье монетки в воду, после ее ухода (коли счастье уже сбылось) лезет в бассейн, чтобы вернуть деньги. Такой будет "царем на Москве".