ЖИЗНЬ БЕЗ ЦАРЯ

fro196.narod.ru
08.07.2000
Ксения Ларина

Комедия о настоящей беде Московскому государству должна была появиться в столице в год 850-летия. Безусловный московский спектакль в постановке английского режиссера имеет все признаки хита сезона – от формы до содержания, или наоборот.

Московская публика, в свое время весьма сдержанно принимавшая экзерсисы Петера Штайна на темы греческих войн и шекспировских разоблачений, на сей раз вошла в зону почти футбольного пространства – с криками, свистом и репликами в адрес происходящего. Немая сцена финала, провоцирующая на финальную же пушкинскую ремарку, послушно и весело получает ожидаемый ответ – А народ безмолвствует!

Европейские режиссеры привыкли репетировать быстро и бесспорно. Кастинг, предлагающий привычный набор звездных имен, обязан давать беспроигрышный вариант. Феклистов – Борис, Миронов – Отрепьев. Казалось бы, интереснее противостояния придумать невозможно. Они уже были партнерами и соперниками в Гамлете (Клавдий и Гамлет), и дуэль их в том, штайновском спектакле, как по Высоцкому – не состоялась или перенесена по причине легкого непопадания, недопопадания друг в друга. Две столичные звезды, избалованные как вниманием публики, так и завидным классическим репертуаром, привыкли быть дальнобойным орудием в руках режиссера. И если Женю Миронова в московской тусовке воспринимают скорее как баловня судьбы и везунчика, то Александр Феклистов в тех же кругах имеет славу труженика и интеллектуала. За дело взялись весело, с огоньком, видимо, отталкиваясь от самооценки автора – Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

Сукин сын Миронов работает вызывающе легко, умело используя в своей палитре уже сыгранные роли – от Бумабараша до Гамлета. Звериное чутье на пошлость, благоприобретенные в табаковской школе мастерства чувства стиля, меры и юмора, дают ему право на известное нахальство, граничащее с наглостью. Им восхищаешься как футболистом уровня Пеле или раннего Марадоны, что голы забивали играючи. И еще успевали виртуозно и эффектно обойти толкущихся у ворот защитников. Потому он срывает аплодисменты на каждой сцене, потому легко общается с залом, успевая на секунду выскочить из образа и лукаво подмигнуть хорошенькой девчонке из третьего ряда. Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь.

Александр Феклистов роль свою тянет за собой волоком, как бесконечный шлейф жизни чеховской Маши, которая вся в черном. Борис Годунов висит на нем как тяжелая медвежья шкура, которую надо все время на себе поправлять, подтягивать, подхватывать. Она мешает ему ходить, говорить, молчать. Об нее спотыкаются все персонажи спектакля, которые сочувственно в меру сил и возможностей стараются облегчить эту ношу своему боевому товарищу. Товарищам, конечно, спасибо. Но отдельный вопрос вызывает сам предложенный режиссером рисунок роли. Рисунок, убивающий талантливого и умного актера, с мощным темпераментом, мягким глубоким голосом, выразительными печальными глазами. Феклистов – один из немногих актеров, умеющих думать на сцене, и для этого процесса ему совсем необязательно затягиваться сигаретой или трясти в руках незнакомого ребенка с красной ленточкой на шее. В этом же варианте его Борис скорее напоминает персонажа из другой, в буквальном смысле, оперы – О дайте, дайте мне свободу!

Спектакль, поставленный в духе молодой Таганки, вызывает в памяти давно забытые ассоциации. Мы были молодые и неожиданно включенный в зале свет воспринимали как акцию протеста, серые костюмы и белые рубашки с галстуками как прямые намеки на советское правительство, а уж советскую военную форму да включенный на сцене телевизор – вообще как элемент государственной измены. Все это возвращается к нам из прогрессивной Европы. И нам это надо?

А сцена у фонтана – пленительно хороша. И Марина Мнишек – Ирина Гринева очень даже ничего, да еще с приятным аккуратным польским акцентом. И вообще спектакль мне понравился. Классный такой, стремительный. В мое время говорили – ништяк!