Премьера во МХАТе имени Чехова: ничего академического и очень мало художественного

Что заставило самый амбициозный российский театр искать вдохновения в незатейливой пьесе английского драматурга Рэя Куни, понять трудно. Если верить распространившейся задолго до премьеры молве, острая потребность в смехе. Как будто прежде мы не смеялись – Грибоедов, Гоголь, Салтыков-Щедрин и авторы попроще, не говоря уже о современных политиках, надежно об этом позаботились. Но, как пояснил мне на премьере мэтр отечественной сатиры, мы смеялись не тем смехом. Он, видите ли, был "глубоким и вдумчивым". А нужна легкость, этакая дураковатость. В России такого добра не сыщешь. Где, где они, беззаботные перья родных драматургов?

Ау-у... Климонтович переписывает Достоевского, Садур – Лермонтова... Тут уж действительно не до смеха. Вот курсирующий между Голливудом и Камергерским переулком актер и режиссер Владимир Машков ситуацией и воспользовался. А наставник и учитель О.П. Табаков велел смеяться на основной сцене. Тем более, что томительное ожидание премьер на этой самой сцене явно затянулось. И ничего вдохновляющего из Камергерского за исключением слова "коммерция" давно не раздавалось. Оглядывался ли Олег Павлович, принимая решение, на Константина Сергеевича, Владимира Ивановича или хотя бы на Олега Николаевича – неизвестно...

Выяснилось, что дураковатость – увлекающая перспектива. Владимир Машков – человек энергичный, и действие комедии закручено, как пружина: дикий темп, стук-гром, трам-тарарам, и все в фортиссимо от начала спектакля и до конца. Орут, как на пожаре. Комедия положений, как известно, требует точности каждой сцены, иначе в динамике, заданной режиссером, весь замысел пропадет, будет размазан и вместо смеха вызовет слезы. Каждая сцена – как кадр в кино: абсолютно закончена. В полной мере осмыслить стремительный каскад ситуаций удается лишь народному артисту России Авангарду Леонтьеву. У него, собственно, и выхода не было: сам воспитал Машкова в стенах Школы-студии МХАТ на свою голову. Леонтьев безупречен и прекрасен. Его герой – беззастенчивый и нахальный врун – очень напоминает людей с Охотного ряда и телевизионных репортажей. И потому воспринимается как родной. Леонтьев как раз и демонстрирует редкую профессиональную выучку и интуицию того театра, который взялся как бы не за свое дело: продумано все до мелочей, рисунок роли безупречен, ему никогда не изменяет чувство меры, он легок и увлекателен. В сюжетах такого рода, как "№ 13", много возможностей для пошлости. Но, видимо, Леонтьев вдумчивый и обстоятельный актер – он видит своего героя в целом и не мечется от сцены к сцене, каких бы соблазнительных возможностей они ни были. Выверен каждый нюансик, а впечатление от его действий на сцене – блестящая, головокружительная импровизация. Вот как надо дорожить школой МХАТ.

Неповторимым фоном холеричному герою Леонтьева стал герой актера театра "Сатирикон" Леонида Тимцуника. Божественная пластичность. Никогда не видел ничего подобного в драматическом театре. Жаль, что в конце концов он заговорил. И все очарование исчезло.

Этим художественное в постановке Машкова исчерпывается. С появлением на сцене героя заслуженного артиста РФ, лауреата Государственной премии Евгения Миронова впадаешь в кому. Театр нахальнейшим образом начинает сотрудничать с малохудожественной самодеятельностью. Ощущение, что ты уже не во МХАТе, а в клубе какого-нибудь ЗИЛа. Непомерно захваленный актер не взял на себя никакого труда. Полагая, вероятно, что сам факт появления его на сцене и есть высшее эстетическое наслаждение для зрителя. Тип инфантильного маменькиного сынка придумал, разумеется, не Куни. Сколько их было уже на российской сцене и в кино! Но Миронов беспомощен, суетлив, неровен, как температура легочного больного, и четкую графику Леонтьева очень быстро превращает в пошловатую клоунаду. Чего стоит хотя бы сцена на подоконнике: вертлявый зад актера – в зал и возгласы "...красота-то какая...". Все у него в какой-то нарочитой, невыразительной и очень быстро надоедающей интонации, негнущиеся ладони, которые он постоянно прикладывает к лицу, явно из другой пьесы и делают из маменькиного сынка скорее китайского болванчика.

А тут еще на сцене объявляется актер Золотовицкий, изображающий ревнивого мужа. Самодеятельность становится неуправляемой. Золотовицкого всегда много в любой его работе, особенно если ему самому этого хочется. Здесь ему как раз очень нравилось. Что происходило на сцене, уже трудно было определить – то ли капустник, то ли КВН. Вот только остроумия и в помине не было. Но как бы громко ни кричали актеры, как бы замечательно ни бегали и ни прыгали, какими бы "бантиками" ни украшал все происходящее режиссер, действие, к сожалению, не развивается. И очень скоро все надоедает.

Смеются ли при этом зрители? Да, смеются. Но для этого не надо было тратить так много сил. Достаточно было тому же Игорю Золотовицкому время от времени выглядывать из-за кулисы и говорить: ку-ку... Через полчаса зал от смеха уже бился бы в истерике. А из замечательной материи, потраченной на декорации и чайку в шотландском оперении, можно было бы пошить летние изящные костюмчики и рубашки актерам МХАТа имени Чехова, не занятым вообще в текущем театральном сезоне на своей собственной сцене. В подарок от очередных ее реформаторов.

Услужливые тележурналисты все показывали в репортажах с премьеры лицо Олега Павловича Табакова: вот, дескать, ученики уморили, от смеха – слезы по щекам... А может, он и не смеялся вовсе, а плакал? Было от чего.

Театр же в Камергерском ожидают новые потрясения. Машков опять уехал в Голливуд. С чем вернется и на что будет походить многострадальная чайка в следующий раз – неизвестно...