"БОРИС ГОДУНОВ" ДЕКЛАНА ДОНЕЛЛАНА ГЛАЗАМИ ФРАНЦУЗСКОЙ КРИТИКИ

Газета "Русская мысль" – Париж
22.11.2001
Екатерина Богопольская

Действие перенесено в современность, играется в современных костюмах, оперирует современными реалиями и до трагедии не поднимается. Трагедии не заслуживает в спектакле никто. Ни Борис, которого Александр Феклистов играет бессовестным, циничным позером и лицемером. Ни Самозванец Евгения Миронова – талантливый и лихой авантюрист, лишенный какой-либо идеи "джентльмен удачи". Ни тихий бомж-юродивый в каске и со связкой пустых консервных банок. Ни, главное, народ... Самое обидное, что тексту Пушкина явно уделена здесь второстепенная роль...

Естественно, возникает вопрос: кому и зачем этот спектакль? Ответ известен без решения задачки. Поставлен по заказу Авиньонского фестиваля. Рассчитан на публику, столь же несведущую и равнодушную к нашей истории, как и сам Донеллан. Зачем ей глубокое погружение? Все, что она увидит, вполне отвечает сложившимся у нее представлениям о политической ситуации в России и о загадочной славянской душе. "Скорее всего, спектакль в Авиньоне понравится", – так заканчивалась статья нашего московского корреспондента Ирина Мягковой (в "РМ"), красноречиво озаглавленная "Горе "Годунову"!". После этого спектакль действительно был приглашен летом 2001 г. на Авиньонский фестиваль, а в ноябре показан Парижу в театре пригорода Кретей. Помимо видимого успеха у публики, захотелось узнать, как восприняла спектакль французская пресса.

Сразу стало ясно, что французы восприняли "Бориса Годунова" как серьезное событие и подготовились к нему заранее: две влиятельные парижские газеты, "Монд" и "Фигаро", накануне события напечатали интервью с Донелланом своих специальных корреспондентов в Москве.

ИЗ ИНТЕРВЬЮ, ВЗЯТОГО ПАТРИКОМ ДЕ СЕНТ-ЭКЗЮПЕРИ ("ФИГАРО"):

— В Вашем спектакле есть замечательная сцена, когда во время бегства молодому монаху Григорию едва удается избежать ареста царской полиции в корчме. Так вот, полицейские тут носят сегодняшнюю армейскую форму, вся сцена проходит под сопровождение телевизионной передачи, и корчма скорее напоминает кафе... Зачем вам понадобилось такое смешение?

— Я очень много работал, чтобы сделать эту сцену именно такой. Мне нужно было придумать некую вселенную со своей логикой и цельностью. В ней должны были сосуществовать три эпохи: эпоха Бориса Годунова, эпоха Пушкина и, конечно, современный мир. Я надеюсь, что Пушкин смог бы оценить присутствие телевидения в сцене в корчме. Оскар Уайльд говорил, что искусство всегда предшествует действительности. И он был прав: мы начали репетиции, и с течением времени пьеса становилась все злободневней, все современней, как если бы она самым естественным образом связывалась с событиями текущего дня. Вы знаете, у Пушкина всегда были сложные взаимоотношения с государством... Что меня больше всего интересовало, это его представление о государственных институтах. Во что бы то ни стало сохранить государственные институты: будь ты хоть царь или монарх единовластный, ты раб их.

— В Вашем спектакле очень интересно столкновение в сцене у фонтана между Григорием, который раскрывает свой обман, и молодой женщиной, которая этот обман принимает...

— Сцена у фонтана – как раз та, над которой я больше всего работал. Она стоит больших сцен у Шекспира. В ней такая же неистовая борьба двух темпераментов, как, скажем, Изабеллы против Родриго, Яго против Отелло...

— Вам пришлось погрузиться в русскую душу?

— Я британский подданный, но прежде всего я ирландец. Мы, ирландцы, по натуре поэты, романтики и очень непосредственны в выражении чувств, но наша политика – это катастрофа. Здесь много сходного с Россией. Однако лучше оставаться благоразумным и признать собственное невежество: Россия трудно постижима для иностранца. Наше понимание России соткано из множества архетипов. Так что лучше признать свое невежество и поступать, как это называется в физике, "с позиций абсолютного незнания". То, что я и попытался сделать в этой пьесе: все забыть, полностью потерять контроль над игрой и заставить ее самое взорваться.

ИЗ ПОРТРЕТА РЕЖИССЕРА, ДАННОГО ОБОЗРЕВАТЕЛЕМ "МОНДА" ЖАНОМ-ЛУИ ПЕРЬЕ:

В течение 15 лет Деклан Донеллан кружил вокруг "Бориса Годунова". Тем не менее он много колебался, прежде чем согласиться поставить его в Москве... С русскими актерами он чувствовал себя на берегу Москвы-реки как дома. Но достаточно ли этого, чтобы взяться за такую национальную святыню как "Борис Годунов"? "Да, конечно, – говорит Донеллан, – иностранцу невозможно понять русский язык, но и русскому невозможно понять его до конца. Гораздо легче увидеть чужие проблемы, чем свои собственные, поэтому легче анализировать проблемы национальные, когда ты пришел со стороны".

А вот мнения двух известных французских театральных критиков, увидевших "Бориса Годунова" в Авиньоне.

БРИЖИТ САЛИНО ("МОНД"):

Нам во Франции редко выпадает возможность видеть "Бориса Годунова", и, говорят, его вообще редко можно увидеть вне России. Почему? Из-за тяжкого груза легенды, которая окружает первую национальную русскую драму, или из-за сложности перевода? Или все дело в ее сложной конструкции – 27 сцен? Или в актерском составе очень высокого уровня, который она предполагает? Во всяком случае, авиньонский спектакль позволил нам погрузиться в самое сердце "Бориса Годунова", услышать его по-русски (спектакль шел с субтитрами), что одновременно великолепно и досадно, так как здесь все самое главное связано с языком.

Д. Донеллан верит только в актера, он и есть в его спектаклях не дополнение, а главное действующее лицо. Конечно, здесь есть элементы декорации – например, трон, высокие подсвечники, вода в сцене у фонтана. Но это всего лишь незначительные аксессуары. Самое важное здесь – тело актера, его передвижения в пространстве, его особая манера встречать или избегать встречи с другими. В выборе актеров на эту постановку есть что-то от игры ва-банк: можно все выиграть или все потерять разом. Почему Донеллан выбрал Бориса Годунова на грани карикатуры? У того, кого мы здесь видим, все, включая костюм, – нечистого на руку современного делового человека из Москвы. И надо отдать ему (А. Феклистову. – Е.Б.) должное, он очень хорош в выбранном режиссером стиле. Но ему так и не дано приблизиться ни к человеческой сложности, ни к мукам совести пушкинского Бориса.

Не сделано ли это для того, чтобы стал значительнее Григорий Отрепьев? Несомненно. Вся мизансцена Донеллана как бы сходится к одной точке: признание Григория-Димитрия прекрасной и надменной Марине в том, что он самозванец, в то время как она думает, что он царевич, и потому его любит. Эта сцена – Гордиев узел всего спектакля. Момент, когда вопрос о законности власти стирается перед вопросом о законности быть самим собой. И момент фантастический, ошеломляющий с точки зрения театральной, с такой силой Димитрий (Евгений Миронов) и Марина (Ирина Гринева) ставят на карту все в своем противоборстве, полностью обнажая душу.

Именно в этой сцене проявилось по-настоящему все искусство Донеллана: его особый талант в работе с актерами, ослепляющая простота в умении срывать маски. Именно теперь мы смогли сполна оценить, что весь механизм постановки, вкус к смешению жанров не были такими случайными, как могло показаться. Если этот режиссерский выбор лишил нас некоторой глубины смысла, он дал этому "Борису Годунову" прекрасное оправдание – открыто объявленную пристрастность.


РЕНЕ СОЛИС, ОБОЗРЕВАТЕЛЬ "ЛИБЕРАСЬОН", увидел в спектакле Донеллана искусную, но упрощенную трактовку драмы Пушкина:

Донеллан вновь (после "Сида", показанного здесь же в Авиньоне в 1998 г. – Е.Б.) демонстрирует нам свое мастерство. Спектакль строится по кинематографическому принципу монтажа "накладывающихся планов": новый эпизод начинается, в то время как предыдущий еще не совсем закончен. Этот прием мог остаться без интереса. Но в спектакле он раскрывается как фактор, позволяющий совершать плавный переход от одного эпизода к другому, от монастырской кельи к корчме, от Москвы к Литве. Расположенные совсем близко к сцене, зрители могут вблизи разглядеть и почувствовать мастерство труппы, присущее актерам чувство ритма и легкость, с которой они преображаются в своих персонажей.

Уже несколько лет назад, ставя Шекспира со своей английской труппой "Cheek by Jowl", Донеллан выделялся простотой и умением непосредственно заставить жить персонажей пьесы. В "Борисе Годунове" эти качества, кажется, преследуют единственную цель: сделать простым сложное. Что, в конечном счете, оставляет в недоумении. Трудно представить, что пьеса Пушкина сводится к последовательности картинок, ясных, как сценарий телефильма, на фоне вечной Руси, борьбы за власть, мафиозных кланов и народа, который ворчит, но помалкивает. Как если бы воплотить Пушкина было целью постановки в меньшей степени, чем возможность создать театр, доступный для всех, пригнанный к тому, чтобы доставлять наслаждение без лишних волнений.


Наконец, представляя спектакль парижанам перед гастролями в Кретее, Гинола Давид, критик ежемесячной газеты "Терраса", ставит во главу угла способность Донеллана выделить из сложного сплава пушкинской трагедии две главных мысли: "У кого есть право править?" и "Кто вызывает в нас восхищение, человек, личность, или данная ему власть?" По мнению обозревателя, в спектакле заняты актеры исключительного дарования, а режиссер, всегда утверждавший, что "искусство театра есть прежде всего искусство актера", еще раз доказал в "Борисе Годунове" правоту своего тезиса.