Ровно в десять Штайн уже в зале. Невысокого роста, энергичен, по-немецки резок и решителен, но всегда ровен в работе, всегда уверен в следующем своем шаге. Одет с ног до головы в черное. Этот цвет почему-то стал типичным для всего периода его пребывания в России.

Штайновский метод – репетиция-диспут. Он удивительно подвижен, постоянно вскакивает со своего места в зале в первых рядах амфитеатра и бежит на сцену. Практически ничего не показывает актеру, а только говорит, объясняет. Одна из главных проблем поэтому – языковой барьер.

На репетициях главное слово – "пауза" (недаром спектакль будет идти семь с половиной часов). Это столь же повторяемое слово, как "интенсивный".

Ни к кому так не внимателен Штайн, как к актеру. Ему безразлично, "звезда" перед ним или статист. В перерывах он подкармливает их, похудевших за время репетиций, немецким шоколадом и печеньем, а во время работы возится с каждой микроскопической деталькой. Наши актеры, кстати сказать, отвечают ему взаимностью и дотошно расспрашивают обо всем подряд. Для них самым удивительным является то, что Штайн – режиссер с мировым именем, уже ставивший "Орестею" четырнадцать лет назад в Германии, работает с ними не ради денег, а как будто бы в первый раз, реагируя неподдельно детски-непосредственно.

Черта немецкого менталитета – предметность и буквализм. Если нельзя увидеть, а лучше пощупать, ничего нельзя решить. Москва еще долго, после показа "Вишневого сада", острила и решала: настоящее ли сено привез режиссер из Германии или лишь бутафорию с запахом фирменного обрызгивателя? Теперь из Германии приехали восемнадцатикилограммовые плиты (вся конструкция, таким образом, превышает по весу 8 тонн) и настоящие мечи и кинжалы. В их подлинности мы сможем убедиться, когда в "Хоэфорах" меч героя будет высекать искры при ударе о сцену.

Штайн всем занимается сам. С грохотом выкатывается эккиклема (площадка на колесах, применявшаяся в древнегреческом театре для показа зрителям трупов убитых в доме) или плохо двигается тележка Агамемнона – Штайн будет ковыряться в механике и ползать по сцене, пока все не станет "о'кей". Актеры воздают ему должное, а Штайн далеко не против этого, и после подобных жестов со стороны постановщика раздаются аплодисменты.

Итак, в течение четырех месяцев, почти без выходных, Петер Штайн репетировал "Орестею". Сегодня, 29 января, мы можем наконец увидеть результат этого, нехарактерного для русского театра, западноевропейского бега на короткую дистанцию.

В перерыве между репетициями П. Штайн согласился дать короткое интервью.

— Г-н Штайн, Вы одновременно по профессии филолог и режиссер. Такое сочетание при постановке спектаклей затрудняет работу или помогает?

— Что касается "Орестеи", с филологическойточки зрения этот проект крайне сложен. Я думаю, что мое филологическое прошлое скорее мне сослужило добрую службу. Оно не давало мне выдвинуть какие-то сумасшедшие вещи на сцене. Какие-нибудь эффектные шуточки устраивать. Филологическое образование сдерживало меня. И поэтому, наверное, результат получается более скучный, более невеселый,чем он мог бы быть у тех людей, которые не понимают ничего в данном тексте с точки зрения филологии. Но я себя чувствую очень комфортабельно в своих двух ипостасях.

— Древнегреческая драма в наше время требует подготовленного зрителя. На какого зрителя рассчитан Ваш спектакль?

— Я совсем не разделяю вашей точки зрения. Античную трагедию может смотреть любой, кто смотрит и современные развлекательные вещи. Все зависит от того, как актер и режиссер передают содержание произведения. Что касается непосредственно этого проекта, где играются подряд три пьесы, это требует от зрителя определенного времени и выдержки, и терпения, и, конечно, желания целый день провести в театре. Это необходимо.

— Кем из актеров, принимавших участие в проекте "Орестеи", Вы довольны особенно?

— Больше всего мне нравится мужской и женский хор. Меня восхищает, как на протяжении четырех месяцев люди интенсивно работали в хоре. Хор – это главное действующее лицо в спектакле.

...Штайн внезапно прерывает разговор, потому что подходит актер в новом костюме – Аполлон с венком. Штайн: "Расстегни пиджак". Переводчик: "Совсем, совсем. Ему не нравится, как брюки сидят. Широки". Штайн: "Вся прелесть ног в этом теряется. Но сначала я посмотрю на сцене. О'кей?" – "О'кей".

— Какой вопрос Вы бы хотели задать самому себе?

— Никаких вопросов я себе не задаю вообще. Таких, экзистенциальных, на которые ответ вряд ли можно найти. Иногда задаю себе вопрос, когда впадаю в отчаяние: кому это все нужно? А потом продолжаю этим заниматься. По-другому не могу.

— Мне рассказали, что декорацию "Орестеи" Вы привезли из Германии.

— Все декорации полностью изготовлены в России. А бетонные плиты привезены действительноиз Германии, но только из соображений, что в Германии это оказалось сделать дешевле. Мы выяснили в конце-концов, что если бы мы все декорации делали в Германии, то это оказалось бы дешевле. Дело все в том, что здесь, как только видят иностранца, заламывают дикие цены. Такие завышенные цены, что если дальше так будет все развиваться, то ни один иностранец просто не приедет сюда ставить спектакли. Чему Жириновский, видимо, будет очень рад.