ЕЛЕНА ЗАХАРОВА: ОФЕЛИЯ МЕНЯЕТ "ФЕЙРИ" НА ГАМЛЕТА

Журнал "Огонек"
1998

— Чудес не бывает. Скажи честно, благодаря чему или кому ты попала в спектакль знаменитого немецкого режиссера?

— Я сама себе помогла. Узнала, что он собирается ставить "Гамлета" в Москве, и спрашиваю свою партнершу по "Мудрецу" Наталью Кочетову, сыгравшую у него в "Орестее", как бы попасть к Штайну. Она мне говорит: "Позвони его переводчице Кларе, Штайн ей очень доверяет, она помогает ему подбирать актеров". Почему же не позвонить? Звоню. И представляете, они мне предлагают подготовить что-нибудь и показаться. Хорошо. Через пару дней играем очередного "Мудреца". Выходим на поклон. Я кланяюсь и вдруг вплотную вижу лицо Штайна. Не знаю уж почему, но испугалась я сильно. После спектакля он подошел, говорит, что все было неплохо, но он хотел бы посмотреть меня еще в какой-нибудь роли. Я подготовила Сонечку из "Дяди Вани" и Нину Заречную из "Чайки", хотя понимала, что это рискованно: Штайн – знаток Чехова. Но что я могу поделать, мне Чехов тоже нравится. Перед показом, правда, тряслась как осиновый лист. Когда прочитала, Штайн попросил меня спеть. Я запела малоизвестный романс "Останься со мной". Но он поблагодарил и распрощался. После я узнала, что Штайн, просмотрев многих актрис, остановился на Чулпан Хаматовой. Ему хотелось, чтобы героиня была совсем девочкой, а я показалась ему кокетливой и женственной. Правда, написал мне успокоительное письмо, чтобы не расстраивалась, мол, все у меня будет хорошо... А я месяц не могла в себя прийти, настолько это выбило из колеи. Лишь съемки в фильме у Сергея Николаевича Колосова помогли собраться. И тут вдруг звонит Клара: "Лена, никуда не уезжайте. Я Вам перезвоню на днях". Жду. День, два, десять... Тишина. Я стала сходить с ума! Первого августа начались репетиции. А третьего – читаю в "Московском комсомольце": "Офелия не приехала со съемок. Штайн ищет новую. Есть претендентки". У меня холодный пот: "Надо звонить и напомнить о себе!"

Судорожно набираю номер Клары. Звоню весь день. Ничего. С отчаяния поехала с друзьями в кафе. Но отвлечься не получилось. Стала звонить оттуда. И вдруг слышу: "Леночка, куда Вы исчезли?! Приезжайте завтра же подписывать договор".

— Я слышала, Штайн – жестокий человек, ничего, кроме своей работы, не признающий...

— Вы рисуете какого-то монстра. Вообще-то любой режиссер перед выпуском спектакля ничего не признает, кроме работы. А Штайн просто человек дисциплинированный, не привыкший к русскому "авось". Вначале я его, конечно, очень боялась, да и языковой барьер мешает – ведь Штайн знает по-русски только отдельные слова: "конечно", "здравствуйте", "спасибо", и с нами общается через переводчика или по-английски. Но пока на репетициях атмосфера прекрасная. Мне даже кажется, что Штайн дает актерам очень большую свободу. Он никогда не скажет: "Сделайте так-то и так-то". Он говорит: "Предлагайте". Я иногда просто теряюсь от этого! Мне не хватает мастерства и опыта, чтобы предлагать...

— Как же реагирует привыкший к пунктуальности немец на российскую расхлябанность?

— А никакой расхлябанности нет. Все актеры подходят к делу очень ответственно. Пожалуй, лишь раз во время репетиции случилась накладка, и то не актерская, просто вырубился свет и мы оказались в кромешной тьме. Кстати, удивительно, свет погас прямо на реплике "призрак". В этом было что-то мистическое, всем стало не по себе. Мы не могли сдвинуться с места, пока кто-то не догадался открыть дверь.

— А какие-нибудь запрещенные приемы Штайн использует в работе?

— Что Вы! Я ни с чем таким пока не сталкивалась. Слышала, конечно, что некоторые режиссеры, когда актриса не может заплакать, говорят ей, что она бездарность или что-нибудь еще более обидное. Ну и тут, конечно, слезы ручьем. Но это так жестоко! Достаточно других средств, чтобы помочь актеру. ...

— Все вокруг будущего спектакля держится в секрете, проскальзывают лишь какие-то детали: сцена будет представлять собой ринг, Гамлет сыграет на саксофоне. А чем будет удивлять Офелия?


— Офелия играет на электрогитаре. Мне это очень тяжело. В прямом смысле слова. Я на репетиции один раз даже рухнула под тяжестью этой гитары. Оступилась и упала навзничь, гитара сверху, у меня одна голова торчит. Даже встать не могла. Меня из-под нее доставали.

— Скажи, роль, о которой мечтают многие молодые актрисы, и сама возможность работы с таким режиссером – ведь это для тебя своеобразная реклама?

— Вот уж о чем я меньше всего думала. После "Фэйри" я рекламы вообще побаиваюсь. Да для любого актера, хоть начинающего, хоть знаменитого, работа с таким режиссером – великий соблазн. ...

— Через несколько дней твоя первая такая громкая премьера, сильно волнуешься?

— Я почти не сплю, даже с валерьянкой – лежу как в аду. В голове крутятся все слова, песни Офелии. Сердце выпрыгивает из груди. Хотя, наверное, это нормально. Перед спектаклем мне всегда страшно. Бывает, уже в кулисах проносится шальная мысль: "А если не выйти? Что будет, если я сейчас не шагну на сцену?" Но сцена перетягивает.