Заменитый российский актер дал эксклюзивное интервью для "МК-Германия"

— Евгений Витальевич, на сегодняшний день Вы очень востребованный артист. Вам прекрасно удаются сложные и интересные проекты. Вы любимы публикой и обласканы властями. Как вторая милость помогает в работе?

— Как артисту мне не помогает ни первая, ни вторая милости. Я ни от кого не завишу в выборе материала, получается или не получается роль в фильме или спектакле – по большому счету тоже зависит от меня самого. Вторая моя нынешняя профессия – это администрирование. Как художественный руководитель целого театра, безусловно, я пользуюсь своим именем для достижения определенных целей, для пробивания особо тяжелых проектов и задач. За четыре года стройки, я не могу себе представить, как человек без известной фамилии может пройти через все эти бюрократические препоны. Безусловно, моя фамилия помогает хоть как-то ускорить процесс, припугнуть недобросовестных строителей и подрядчиков, компании, которые не выполняют свои обязательства. Я просто говорю, что буду жаловаться на самый верх, потому что имею такую возможность.

— А Вам это реально интересно, или все делаете ради высокой идеи?

— Я никогда ничего не делаю, если это мне неинтересно. Строительство театра – это строительство большого театрального дела, некой полнокровной театральной системы. Например, нужно профессионально обучать не только режиссеров, актеров, но и технический персонал. Сейчас многое зависит от профессионалов света, звукорежиссуры, монтажа. В современном мире, который просто нашпигован немыслимой аппаратурой, нельзя отставать в технике. Наши сотрудники будут обучаться заграницей. В театре также будут площадки для молодых режиссеров, где они смогут как-то проявиться, показать себя. Сейчас это можно сделать либо в экспериментальных, либо в классических театрах. Но классические театры разрешают ставить именно ту пьесу, которая в данный момент нужна театру, или же в обязательном порядке нужно задействовать артистов местной труппы. Театр Наций должен стать одной площадкой, куда молодые режиссеры могут приходить со своими идеями. Также мы развиваем такую форму сотрудничества, как международные фестивали. В этом контексте мы можем постоянно учиться у своих коллег, быть в курсе того, что происходит в театральном мире. Для этого у нас есть разные проекты, среди которыхи Фестиваль театров малых городов России. Сам я из маленького города, в котором вообще не было никакого театра, а была только художественная самодеятельность, которая мне очень не нравилась. Театры таких городов в большинстве своем находятся просто в чудовищных состояниях. Надо им помогать. Нельзя хоронить то хорошее, что осталось от советских времен.

— Вы являетесь учредителем благотворительного фонда помощи ветеранам сцены. Благое дело, особенно в наше время, когда ТВ то и дело показывает сюжеты о том, в каких унизительно нищенских условия доживают и уходят из жизни всеми забытые кумиры прошлых лет. На благотворительности пиарятся многие. Вы же оказываете не декларативную, а реальную помощь. Это повышенное чувство гражданской ответственности или просто любовь к старикам?

— Как и любой здравый человек, я испытываю чувство жуткой вины перед целым поколением прекрасных актеров, которые на старости лет оказались никому не нужными. До какой же степени в нашей стране не любят людей, позволяя им жить в таких нищенских условиях... Помимо всех благотворительных акций и мероприятий, по программе Фонда "Артист" мы помогаем детям-инвалидам. У нас есть договоренность с американскими врачами, которые бесплатно делают операции, а мы из средств фонда оплачиваем перелет, реабилитацию и изготовление протезов нашим пациентам. Так мы помогли семи детям разного возраста от пяти до восемнадцати лет. Будущее больных детей ужасно – прямо из детского дома они переходят в дом престарелых, просто минуя жизнь. А это очень страшно. Есть еще одна очень важная тема. За права актеров и режиссеров должен бороться профсоюз, в том числе и за то, чтобы были отчисления за показы фильмов, которые могли бы идти на социальные нужды. Я сам еще и этим заниматься не могу, вся жизнь уйдет на борьбу.

— Коллеги и журналисты отмечают появление в Вас некой"звездности", которая предполагает осознание собственной значимости. А почему, собственно, этого надо стесняться? Разве человек не вправе адекватно оценивать себя сам?

— Человек не может сам себя адекватно воспринимать, и тому есть масса примеров. Что касается звездности, то скорее я приобрел некий статус. Оставаясь просто Женькой, я не мог бы решать вопросы людей целого театра, стоящего за мной. Дистанция лучше работает. Думаю, звездности никакой нет, впрочем, об этом надо спросить у близких.

— Когда-то Вы были просто Женей Мироновым, но время неумолимо. Теперь Вы – безусловно, Евгений Витальевич, Вы миновали кризис среднего возраста, столь сложный для думающих актеров. Это было болезненно, или удалось "не расплескать" себя?

— Конечно, были моменты и отчаяния, и депрессии. Но тот огромный круг проблем, который висит на мне, просто физически не дает возможность уходить в депрессию и тем более копаться в себе.

— Дотошные журналисты часто проводят параллели между Вами и Владимиром Машковым – однокурсником и товарищем. Когда-то и он был таким "русским-русским" артистом. Сейчас, конечно, он тоже русский, но только в Америке. А Вы так и остались русским в России. Не жалели о потерянном Голливуде? Судя по количеству российских проектов Машкова, получается, что настоящему артисту без родины все-таки никак. Согласны?

— Все мои попытки сниматься в зарубежных картинах заканчивались отказом. Иногда меня просто не устраивал материал. А в картине "Распутин", где мне предложили работать вместе с Депардье, на выбор было две роли: одна из главных – роль князя Юсупова, или императора Николая II. Но меня не устроил сценарий, именно в своем историческом контексте. Если ко мне поступают недостойные предложения, то почему я должен делать скидку для американцев, когда я ее не делаю для своих режиссеров? Лучше не сниматься несколько лет, но дождаться достойного предложения.

— Ну, Вы прямо адепт Омара Хайяма. "Лучше быть голодным, чем есть, что попало..." и далее по тексту.

— Может быть, мне просто не везет с зарубежными предложениями.

— А Машкову везет?

— Владимир работает в серьезных голливудских компаниях. Но мне лично более интересны его российские проекты.

— Вы блистательно сыграли сложную роль противоречивого Достоевского. Что эта роль изменила в Вас?

— На данный момент роль Достоевского – это та работа, за которую мне не стыдно. Мы с Володей Хотиненко сделали все, что могли. В профессиональном плане надо было изменить сценарий, придумывать новые сцены, прочитать массу писем и документов. Безусловно, это повлияло на мой внутренний мир, на мое мировоззрение. Я очень скучаю по Федору Михайловичу.

— Евгений Витальевич, Вы говорите о себе, как о человеке ленивом, который должен долго собирать вокруг себя образ, энергию, материал. Ленивый никуда не спешит, но создается впечатление Вашей постоянной стремительности. Куда Вы бежите? Навстречу зрителю, или боитесь чего-то не успеть?

— Наверное, это происходит подсознательно. Я не суечусь, просто живу в таком темпе, в большом потоке дел и обязанностей, и поток этот только возрастает. А последние четыре года – почти постоянный цейтнот. Иногда так хочется быть ленивым.

— Российская и западная театральные школы очень разнятся между собой. И традиционных сорока репетиционных дней, которые отводятся режиссеру на материал любой сложности, для русских явно недостаточно. Значит ли это, что российские спектакли возникают не столько в процессе труда актеров и режиссера, сколько в процессе их гениальных (или не очень гениальных) озарений?

— Честно скажу, когда я первый раз в своей жизни работал с великим немцем Петером Штайном, то был просто потрясен. Он сделал за три месяца спектакль, которые соединил в себе три пьесы и шел 7 с половиной часов! "Калигула" Камю, которого мы только недавно выпустили, очень непростая пьеса, полная философских осмыслений. Работать с Эймунтасом Някрошюсом было непросто, но очень интересно. Это почти всегда экстрим.

— Еще бы, 40 дней почти в лагерном режиме...

— За это время нужно было просто забыть, что мы люди. Работать постоянно, по системе "нонстоп". Но такая сильная концентрация, безусловно, дает свои результаты.

— Вы бываете в Германии только по работе, или Вас тянет сюда "для души"?

— Я очень люблю Германию. Я хотел бы здесь встретить старость.

— В каком качестве? Работающего актера или благополучного пенсионера?

— Я говорю чисто теоретически. Здесь хорошо стареть и умирать.

— Ну, Евгений, Вы и оптимист... Умирать везде плохо.

— Смерть смерти рознь. В России есть шанс умереть практически в молодом возрасте. А здесь люди живут долго, глядишь – подлечатся, и снова можно путешествовать по разным странам, радоваться жизни. Нашим же старикам в голову не придет ходить по ресторанам и встречаться с друзьями. Также я бы хотел больше сотрудничать с немецкими театрами. Считаю, что сегодня это одна из передовых стран в театральном мире. Достойны огромного уважения и классические прочтения пьес немецкими режиссерами, и авангардные эксперименты. Я многому учусь у немцев.

— Были ли в Вашем творчестве "иммигрантские" роли?

— Нет. Хотя одна была. Роль учителя, помощника писателя Бунина в картине "Дневник его жены".

— У Вас есть друзья, долго живущие в Германии? Какие они, эти люди? Русские, граждане страны проживания или же люди "между двух культур"?

— Конечно, у меня есть русские друзья и знакомые, которые приехали довольно давно и живут здесь по законам Германии. Что я считаю абсолютно правильным, ведь со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Эти люди здесь хорошо ассимилировались. Есть же и другие, которые буквально ведут себя как свиньи. Они не понимают, что страна приняла их, дала социальную помощь и надо иметь хоть элементарное чувство благодарности. Среди моих знакомых есть и давно уехавшие артисты, которые мечтают вернуться на родину. Да, здесь они обрели некую стабильность, но совершенно не реализовались творчески. Зараженные искусством на родине, они хотели продолжаться как художники, но оказались совершенно ненужными.

— Насколько важно, по Вашему мнению, сохранение русского языка в иммигрантской среде?

— Я считаю, что это очень важно вообще, и не только в иммигрантской, но даже и в русской среде. Проблема языка просто всеобъемлющая.

— Остается ли при такой загруженности время на личную жизнь, на близких?

— Практически не остается. Например, в этом году у меня не получилось вырваться в Болгарию, где отдыхала моя семья.

— Есть ли у вас семейные традиции?

— Были, когда папа был жив.Сложившейся компанией мы очень весело и вкусно встречали все праздники. Но когда папы не стало, все как-то развалилось...

— Каким качеством Вы гордитесь в себе?

— Видимо, это упорство. Сейчас я проходил реабилитацию, и мне пришлось заниматься в специализированном спортивном центре, рядом с профессиональными спортсменами. Надо было делать большой комплекс упражнений, занятия шли с 9 до 17.30. Сначала я переживал, как же я справлюсь, ведь не такой уж и физически крепкий... В первый день я практически умер, но потом – ничего, втянулся. Этой реабилитаций я очень повысил свою самооценку. Хорошее качество, которое мне досталось от папы с мамой, оно не раз меня выручало.

— Евгений Витальевич, спасибо за такое интересное интервью.