ЕВГЕНИЙ МИРОНОВ: УМЕЮ И ЛЮБЛЮ БЫТЬ АРТИСТОМ

Журнал "Аэропорт" №6
07.2008
Марина Невилько

... На сопровождающие его работу истерические вопли и "компетентные мнения" Евгений Миронов поначалу реагировал очень болезненно. Как он сам о себе говорит: "Внутри я очень нежный". Ловил каждое слово в прессе, прислушивался к критикам, не спал ночами и терял аппетит. А потом осознал: его так надолго не хватит. Актерская природа требовала полной самоотдачи, а переживания по поводу того, кто, что и как скажет, отнимали так много сил... И Миронов занял позицию: говорите-говорите, а я пошел, мне надо работать. Стал доверять только своему внутреннему камертону и мнению мастеров, которых безмерно уважал. ... Каждая премьера – в театре ли, в кино – сопровождалась новыми пересудами: дескать, ну что он делает, кто так играет, сплошь натурой берет, так нельзя, скоро выдохнется... Уже слегка обросший броней Миронов игнорирует эти мнения. На все разговоры он отвечает еще более яростным "вгрызанием" в работу. "Натура" – это его актерское существо, главный принцип его существования в искусстве. Да, полная самоотдача, на разрыв сердца! Да, абсолютное перевоплощение в своего героя, да, честная правда, иногда трогательная, а иногда страшная. Не перестаешь поражаться, какие неожиданные, какие живые и какие разные его киногерои. ...

Особая статья в актерской биографии Евгения – телевидение. Особое к нему у актера и отношение. А попросту говоря, не любит он его. Ну, может быть, за исключением канала "Культура". Не любит за трескотню и легковесность, за желтизну и необязательность. Артист считает: именно телевидение повинно в утрате настоящих ценностей, оно развратило зрителя и приучило его обожать "звезд"-пятиминуток, игнорируя настоящие художественные достижения, требующие работы сердца и души. Вслед за Борисом Пастернаком Миронов убежден: "...позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех". Однако, игнорируя телевидение в принципе, он иногда позволяет себе все же работу над некоторыми телепроектами. Когда видит, что берутся за работу художники и профессионалы высокой пробы. Так, согласился на роль князя Мышкина в телесериале Владимира Бортко "Идиот" по роману Ф.М. Достоевского и – произвел революцию в умах.
... Фанатично преданный профессии, "заточенный" на ежедневный труд безо всякого продыха, артист берется за сложнейшие проекты, если они обещают интересный художественный результат. Он сознательно избегает светской тусовки, не мелькает в телеэфире, не делает достоянием гласности свою частную жизнь. ...

Безоглядная творческая смелость и фантастическая трудоспособность артиста стали со временем приносить ему заметные дивиденды в виде званий, наград и премий.
... Поистине головокружительная карьера артиста, которому только-только исполнилось сорок, бесчисленные роли в театре, в кино, на радио и телевидении, безусловный авторитет и уважение в кругу высоких профессионалов – незаурядная личность Евгения Миронова вызывает жгучий интерес. И наконец – эксклюзивное интервью с артистом (хотя он долго и изобретательно уклонялся, так как прессу жалует не слишком). Это случилось в дни, когда он в очередной раз приехал в Ростов со спектаклем "Фигаро", наделавшим немало шуму, разбитым в пух и прах критиками, но обожаемым зрителями.

— Евгений Витальевич, Ваша творческая деятельность бесконечно разнообразна: кино, театр, радио, телевидение, а теперь еще и продюсерская стезя. Что из всего этого Вас больше интересует? Что ближе?

— Ближе актерское мастерство, остальное все – от безвыходности. Вот оттого, что я понял, что все надо делать самому. Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо – сделай сам. Лицедейство мое, актерство мне ближе всего, это мое дело, и я очень по нему скучаю, потому что я умею и люблю быть артистом. А сейчас очень много сил отнимает строительство театра, и в прямом, и в переносном смысле. И стены надо возводить, и создавать творческий организм. Я надеюсь, что осенью наконец начну репетировать в Театре Наций новый спектакль по Шукшину. Мы с Чулпан Хаматовой и еще восемь замечательных молодых ребят, в том числе юная звездочка Юлия Свежакова. Я очень жду этого, с нетерпением. Просто руки чешутся.

— С Кириллом Серебренниковым, Евгением Гришковцом и другими достойными товарищами Вы создали Фонд поддержки театральных инициатив. Ищете таланты в провинции, протягиваете руку помощи...

— Вы знаете, это очень нужное оказалось дело.... Это очень простая, маленькая, скромная работа, не какая-то громкая огромная акция. Дело поддержки талантов, тех, кому необходима помощь. Мы по всей территории России выискиваем, выскребываем, выколупываем эти таланты. Потому, что сами они не всегда ярко проявляются, найти их тяжело. Даже в интернете, все способы проверили, очень трудно найти. Наверное, это в каждом деле так: кто-то работает, а кто-то кричит о себе... Поэтому мы стараемся помогать достойным, находить, замечать все интересное. Помогаем фестивалям драматургическим, и режиссерским, и артистам, и тем, кто сейчас делает какой-то спектакль, либо проект, либо фестиваль, на который нужны деньги.

Я, вот, например, очень горд, что мы поддержали фестиваль современной драматургии Николая Коляды. Потому что он и сам очень большой талант, как драматург, педагог, и как организатор своего театра. В своем городе его театр, несмотря на все заслуги, просто закрыли. А там талантливые ребята, молодые, энтузиасты, живут в театре. И вот мы их поддержали, когда просто загибался весь фестиваль, остался без помещения, копейки денег. И просто в нужный момент мы ему ощутимо помогли.

Сколько у нас в России талантливых людей – Вы не представляете. Но если ты еще не заслуженный, не академический, да еще и идешь непроторенной дорогой, экспериментируешь, рискуешь, дразнишь власть имущих – бывает очень трудно. Вот поэтому мы и стараемся помогать. Просто где-то замолвить слово, вступиться, найти деньги, поверьте, очень небольшие, или помочь выступить в Москве. Мы же сами все провинциалы – я, Кирилл, Женя Гришковец, и понимаем, как важна любая помощь.

— Вы причастны к актуальному театру, современной драматургии, но огромная часть Вашего творчества – это классическая драматургия, классическая литература. Как Вам удается делать эти роли актуальными?

— Классическая литература и драматургия – основа основ, которую мы только думаем, что изучили. Там такой кладезь идей, мыслей, образов, совершенно современных, – только бери. Черпай, слой за слоем, не ленись. Там еще глубоко.

Скажем, Лев Николаевич Мышкин. У меня не было мысли специально сделать эту роль какой-то свежей или оригинальной, она сама собой получилась такой. Мы с режиссером Бортко много думали, как подступиться к этому образу. Обсуждали бесконечно, что-то предлагали, шел какой-то процесс, но я все еще не знал, как сыграть. Тогда спросил Инну Чурикову, а она говорит: "Там все написано". Я снова взялся читать. И читал, и перечитывал до дыр, но я не могу сказать, что мне это сильно помогло. Нужно было найти своего Мышкина, нужно, – и не получалось это. А потом вдруг я суть ухватил: его существо – в его искренности в абсолюте, когда это становится почти нечеловеческой чертой, когда человек существует совершенно честно, искренне, без малейшего лукавства: естественно, как дышит. Это касается и тела, и вот от сути пошла пластика, потом голос, и самое главное – глаза! Это нужно было почувствовать изнутри, нужно было попробовать, вот вдруг взять и стать как он, и это оказалось чертовски трудно. Я попробовал два дня не врать. Совсем. И оказалось, что это нереально, причем не только в нашей жизни, а вообще в жизни. Потому, что мы привыкли: у нас есть светские отношения, даже с врагами, – мол, здравствуйте, спасибо, очень приятно. Словом, ведем себя как адекватные люди в обществе, как это принято. А Мышкин – это человек, который будто с горы слез, то-есть, он не знает этих законов, придуманных, навязанных людьми. Он абсолютно естественен и искренен, и поэтому ведет себя настолько странно для окружающих, и поэтому все это так потрясающе интересно.

— Наверное, после такой работы уже нельзя оставаться таким, как раньше.

— Да, наверное. (Замолчал. Задумался. Порядочная пауза.) – Я это специально в себе не фиксирую, но наверняка что-то остается, такие роли не проходят просто так.

— Вы снова привезли в Ростов "Фигаро", и снова аншлаги, споры, обсуждения. Как возникла мысль обратиться к этой, в общем-то, хрестоматийной пьесе?

— Она возникла прежде всего у Кирилла Серебренникова, потрясающе талантливого режиссера, моего друга. А я, конечно, не мог пройти мимо такого образа. Кирилл сделал новый перевод пьесы Бомарше, обнаружив множество новых, современных смыслов. Этот Фигаро – какой-то международный человек-загадка. Сколько в нем всего перемешано. Он и романтик, и прагматик, и авантюрист, и идеалист... Несколько веков звучит со сцены его монолог – и каждая аудитория находит это интересным для себя: в 19-м веке, в 20-м, и в 21-м веке – сегодня в городе Ростове-на-Дону. Еще любопытная деталь – многие пытаются сравнивать Андрея Миронова – Фигаро и моего героя.

— И как?

— Сравнивают до тех пор, пока идет разговор теоретический, когда посмотрят спектакль – перестают сравнивать. Ну, как Вам сказать... Тот легендарный спектакль Театра сатиры – замечательный, незабываемый, но совершенно другой по стилистике. У нас он более жесткий, резкий, современный, как по смыслу, так и по режиссерскому почерку, манере актерской игры. И образы Альмавивы, Розины, Сюзанны, Марселины, Фигаро, даже Керубино оказываются абсолютно современными, в сегодняшнем новом контексте.

— В спектакле беднягу Керубино отправляют на военную службу, а Ваш Фигаро, напутствуя, вручает ему кирзовые сапоги и рисует довольно безрадостные перспективы... Вам самому довелось сыграть немало ролей военных людей. И была в этом какая-то особая, выстраданная правда. У Вас сложилось какое-то особое отношение к войне, армии, может, есть какая-то семейная история?

— Мои оба дедушки по папиной линии воевали в Отечественную и погибли. Один дед по маминой линии был партизаном в Белоруссии и там погиб, а другой был экскаваторщиком, имел отсрочку и строил военные объекты в тылу. И так почему-то складывается, что режиссеры во мне видят таких героев, может быть, внешность моя немножко напоминает то время.

Но для меня самое интересное то, что война становится проверкой человека на прочность, на вшивость, обостряются все качества, проявляется лучшее. В войну люди становятся людьми, а не свиньями, как в мирное время, когда глаза заплыли и кроме денег их ничего не интересует. Война – это очень страшное время, но оно для проверки сути людской очень хорошее, оно истинное. Я играл в фильме "В августе 44-го", так роман-первоисточник так и называется – "Момент истины".

— У Вас есть какие-то особые впечатления, связанные с Ростовом-на-Дону?

— Ну, Ростов – это такой совсем особенный город... Это город моей детской мечты... Мы с родителями по пути к морю как-то проезжали на машине и остановились перед въездом, где большие такие буквы – "РОСТОВ"... И это в моей детской голове казалось так близко к морю, такой, мне казалось, южный, приморский город. Потом я вырос, и Ростов существенно отодвинулся от моря...

Отсюда мой друг – Кирилл Серебренников, один из самых значительных людей в искусстве сегодня и просто замечательная личность. Отсюда – режиссер, который впервые пригласил меня сниматься в кино, – Александр Кайдановский, он был великий артист... Отсюда великий режиссер Анатолий Васильев. Отсюда Александр Исаевич Солженицын, а это дорогого стоит... И здесь очень хороший зритель, для которого хочется работать снова и снова.