Его обаяние "зашкаливает", а внешность феноменально пластична – это чистая потенция для любой роли. Влюбленный, "лимитчик", князь, маньяк – ему под силу все. В том числе и новая роль руководителя Театра Наций. Встреча с Евгением Мироновым, счастливым артистом, который продолжает исследовать границы своего человеческого амплуа.

Актер и чиновник, руководитель и лицедей – Евгению Миронову, похоже, занятно играть диссонансами его нынешнего положения. Приехать на "мерседесе" с тонированными стеклами – и надеть небрежно расстегнутую майку и металлическую цепь на шею. "Держать лицо" ответственного работника – и тут же заливисто, по-мальчишески расхохотаться. Одинаково искренне общаться с президентом страны и актрисой самодеятельного театра. Войти во власть – и остаться всенародно обожаемым артистом. Изменить ситуацию вокруг, но не изменить себе – вот, по большому счету, дилемма, с которой он засыпает и просыпается едва ли не каждый день. Он приходит на съемку в черных очках, держится напряженно. Незаметно сканирует взглядом лица, позы, обстановку, словно пытаясь почувствовать окружающих, выстроить адекватную систему координат, систему поведения. Вопреки всем своим титулам и званиям он кажется беззащитным и – словно оголенный провод – недопустимо открытым миру. Но наш разговор не таит подвоха, и его напряжение спадает. Появляются азарт, желание слушать и рассказывать. У Миронова мягкий, завораживающий голос и легкий смех, а каждый свой ответ он продумывает с такой серьезностью, словно заново анализирует всю жизнь. Он не перестает извиняться за то, что упоминает о "высокопарных" вещах, читая о которых, кто-то может подумать: "Вот выпендрился!" Например, о своих встречах с Солженицыным или о том, что открыл вчера томик Пушкина... А когда рассказывает о своей новой роли в спектакле "Рассказы Шукшина", он начинает буквально светиться: "Играть Шукшина – такая радость! Это как хлеб очень вкусный, домашний, который мало кто может себе сегодня позволить: все худеют. Герои наши – люди открытые и простые. Из тех, что все воспринимают сердцем".

PSYCHOLOGIES: Долгое время Вы боялись амплуа "простого парня". И вот теперь Шукшин...

МИРОНОВ: Теперь я уже не боюсь. Просто в какой-то момент мне было важно расширить рамки своих ролей, мне скучно все время быть в одном качестве. А мир, описанный Шукшиным, я знаю, потому что сам из такого же городка – Татищево-5 Саратовской области. Вокруг меня в детстве тоже были очень простые, доверчивые люди, и двери в домах не закрывались. Но я не могу сказать, что мое – только это: князь Мышкин тоже мой!

PSYCHOLOGIES: Способность кардинально меняться в ролях помогает Вам в жизни?

МИРОНОВ: Иногда важно, наоборот, не меняться. Вот Нержину (герою телесериала "В круге первом" по роману А. Солженицына. – Прим. ред.) пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы вопреки обстоятельствам не изменить себе. Для меня это была абсолютно фантастическая история – сама роль и общение с Солженицыным, человеком, который изменил мир в результате какого-то очень серьезного отношения к самому себе. Я был невероятно поражен этим человеком и очень горд тем, что мне довелось быть знакомым с ним, общаться... В последние месяцы при полной физической немощи его лицо и глаза оставались абсолютно живыми – и радостными оттого, что еще живут. Могут жить. Счастье, которое длилось для него до последней секунды, – оттого, что он умел ценить жизнь и ему было чем ей ответить. Мне кажется, такое счастливое ощущение рождается от глубокой внутренней цельности и гармонии. (Грустно-иронично.) Вот в такую гармонию прийти бы...

PSYCHOLOGIES: Что, Вы думаете, мешает Вам?

МИРОНОВ: Борьба с самим собой. Ведь у каждого из нас есть свой крест. Даже талант – это тоже крест. Который часто отбирается, если человек не соответствовал тому, что на него возложили. Знаете, там внутри какая-то дырочка образуется, трещина, из которой незаметно начинает вытекать энергия. Червоточина – это соблазн, потакание соблазну, когда пелена падает человеку на глаза и кажется, что именно этот соблазн – настоящее, главное. Я очень боюсь таких изменений – ввиду последних, административных перемен в моей жизни. Боюсь за количеством дел и информации не расслышать свой камертон – сердце.

PSYCHOLOGIES: Вам не хватает состояния внутреннего покоя, созерцания?

МИРОНОВ: Может быть. Созерцания мне точно пока не хватает. Я очень редко получаю от этого удовольствие – разве только если заставлю себя. Вот вчера – Вы будете смеяться – открыл я "Евгения Онегина". Просто заставил себя. Начал читать, и время для меня остановилось. Я вдруг увидел, насколько великий русский поэт не был уверен в себе: останусь я веках или нет? Нет, не буду об этом думать, пусть об этом думают критики, толпа... Нет, но так бы хотелось хоть строчкой войти в историю, чтобы потом сказали: вот был такой... Это открытие меня потрясло вчера. Да, я понимаю, что какие-то вещи проходят мимо меня. Но пока чувствую, что могу работать, остановиться – выше моих сил. Меня пугает ситуация, когда человека в жизни все устраивает. Для меня недовольство, собой и происходящим – это двигатель: я хочу что-то сделать, изменить!

PSYCHOLOGIES: Но есть моменты, когда Вам удается прийти к согласию с собой?

МИРОНОВ: Я в поиске. Пока не заслужил. Нет.

PSYCHOLOGIES: Вам никогда не приходила мысль пообщаться с психологом?

МИРОНОВ: Нет. Это как найти своего духовника – посредника между тобой и Богом. Невообразимо сложно. А потом – я лечусь своими ролями. Я и препарирую себя ими же, и лечусь.

PSYCHOLOGIES: Лет десять назад на вопрос "Кто Вы?" Вы отвечали: "Я – счастливый артист". А сегодня?

МИРОНОВ: (Смеется.) Ну, теперь я уже не только артист, есть и другие задачи. Хотя цель на самом деле всегда одна – по возможности вести себя достойно. Я очень долго жил в этаком прекрасном замкнутом мире. И вдруг стал понимать, что рядом есть люди – тоже, предположим, артисты, – которым очень плохо. Имею ли я право быть просто счастливым артистом? Нет, не имею. Потому что я заработал себе имя и могу что-то предпринять, чтобы изменить такое положение вещей. Или мне не нравится всеобщая "антрепризация", которая происходит сегодня в российском театре. Имею ли я возможность что-то сделать? Имею. Я не говорю, что я обязательно изменю ситуацию, но попытаться-то надо!

PSYCHOLOGIES: И как у Вас получается?

МИРОНОВ: Гордость свою я уже смирил: мне было очень тяжело ходить по чиновникам. Ведь они восторгаются тобой на приемах, целуют и говорят: "Ты мой кумир!", но, как только я попадаю к ним в кабинет, они обо всем этом забывают. Очень многое поменялось в моих взглядах на людей, когда я в восемнадцать лет оторвался от семьи, приехал в Москву. И я не думал, что спустя столько лет смогу еще раз так основательно пересмотреть свои взгляды. Столько негатива я испытал в отношении себя и дела, которым занимаюсь последние полтора года! Предательство, непрофессионализм – что для меня гораздо хуже, ибо предательство зачастую – это просто слабость, а непрофессионализм уже не лечится. Мне пришлось искать в себе качества, благодаря которым только и можно быть лидером. Научиться принимать решения, какими бы сложными они ни были. И самое главное – я пересмотрел свой жизненный круг. Раньше я знал только людей искусства. Это прекрасные дети по сравнению с чудовищами, которые называются чиновниками. Они – за редким исключением – врут, не держат слова. А я не могу к этому привыкнуть, потому что всегда верил людям. Сначала я очень мучился, но потом сказал себе: "Ты это делаешь не для себя". Но – даже в этом мире я нашел сочувствующих людей.

PSYCHOLOGIES: И Вы не говорите себе: "Кой черт понес меня на эту галеру"?

МИРОНОВ: (Смеется.) Каждый день. Я не хочу быть администратором. Вот организатором театрального дела, строителем мне быть интересно. Отойти чуть-чуть от актерской деятельности – но недалеко. Чтобы успеть прыгнуть с уходящего корабля на актерский остров и остаться там. Потому что это моя суть – счастливый артист.

PSYCHOLOGIES: Ваша мама, признаваясь, что сама мечтала быть актрисой, говорила Вам в детстве: "Я не дошла – ты дойди". Вы ее мечту осуществили. Что чувствуете?

МИРОНОВ: Я не чувствую, что дошел. Это вечная дорога – актерство. И не знаю: мама-то сама довольна ли, что я воплотил ее мечту? Ведь она сколько гордится мною, столько и расстраивается. Она меня совсем не видит: ритм жизни бешеный. Безусловно, задаю его я: запрягаю и скачу, а весь мой обоз со мной. Когда-то на сцене Саратовского драматического театра мы играли дипломный спектакль. Мой однокурсник заглянул в щель занавеса и говорит мне: "Весь твой обоз на месте". Это значит мои мама, папа, сестра, братья, тетя. Они приезжали на каждый спектакль. Так и скачут за мной по жизни, и я понимаю, насколько им это некомфортно...

PSYCHOLOGIES: Такая плотная семейная опека Вас не тяготит? Подростком Вам не хотелось "уйти в отрыв", противопоставить себя родителям?

МИРОНОВ: У меня так и получилось – само собой, когда я поехал учиться в Москву. Расставание было страшно тяжелым: рыдали все. Я висел на заборе в аэропорту Быково, родители улетали домой, и мама рыдала в салоне самолета так, что вокруг нее бегали все стюардессы, а папа держал перед ней вентилятор. Но через час, когда я сел в электричку и закурил в вонючем тамбуре сигарету (а до этого не курил), я посмотрел на будничные лица людей – и слезы высохли сами собой. Я вдруг почувствовал этот свежий воздух свободы: могу делать все, что хочу, и никто меня за это ругать не будет! А через четыре года мы объединились снова, здесь, в Москве, когда я уже работал в театре. Вообще дом и театр для меня неотделимы. Может, потому, что сестра моя Оксана – балерина и мы с ней варимся в одном соку... И мама приходит на все премьеры. Мои близкие знают о каждом дне моем, все проблемы решаются у них на глазах.

PSYCHOLOGIES: И все-таки: гиперопека кажется Вам подходящим методом воспитания?

МИРОНОВ: И да, и нет. Я сейчас смотрю на свою сестру, у нее уже двое детей. И она ведет себя абсолютно как наша мама: ни о какой свободе там и речи нет, это даже не учитывается. Но я безумно благодарен родителям за то, что семья и родные люди для меня святое – это я сам, мы вместе – одна жизнь. Мне кажется, быть отдельно очень тяжело и плохо. Но в то же время надо четко понимать: когда ты родил ребенка, это уже не твое. Может, я так говорю потому, что у меня пока своих детей нет? По-моему, задача родителя – провести, показать, помочь. Но ребенок – не твое личное. За материнский эгоизм дети расплачиваются инфантильностью.

PSYCHOLOGIES: Такой инфантильности Вы в себе не чувствуете?

МИРОНОВ: Сейчас – нет, я уже тертый калач, а когда приехал в Москву – безусловно. Это было полное незнание людей и жизни! Но знаете, может быть, благодаря этому я и сыграл Мышкина: раскопал и вытащил из себя эту детскость. Ведь ее просто так не сыграешь, это – в глазах. Но для жизни такой человек не приспособлен.

PSYCHOLOGIES: Каким видите себя лет через 20?

МИРОНОВ: Я так не умею – смотреть вперед, как говорила моя тетя Валя, "не загадамши". Могу только представить, как буду выглядеть физически. Потому что фигурой я в папу пошел. Он был поджарым, худеньким, энергичным. Таким себя и вижу. А другое...

PSYCHOLOGIES: То-есть, Вы об этом не заботитесь?

МИРОНОВ: Все, чем я занимаюсь, – так или иначе, это забота о себе. Если бы я выступал на корпоративах за деньги или пошел бы в какой-нибудь стосерийный телефильм, я бы себе навредил – ведь это сродни наркотику. Мой выбор и есть забота. А как еще заботиться? Конечно, я не сумасшедший, как обо мне пишет желтая пресса, я сплю по восемь часов в сутки, иногда отдыхаю, катаюсь на лыжах и получаю от этого удовольствие, два раза в неделю хожу в фитнес-клуб. Но я не хочу становиться заложником своего внешнего вида – это ведь тоже страсть. И потом, я чувствую себя идиотом, стоя перед зеркалом с этой штангой! (Хохочет.)

PSYCHOLOGIES: Быть счастливым – входит в число Ваших задач, желаний?

МИРОНОВ: Трудно сказать. Счастливым может быть артист, но может ли при этом быть счастливым человек? Сомневаюсь. Слишком много ран – твоих собственных – требует эта профессия. За актерское счастье приходится платить. Но я бы хотел найти себя и в другом качестве – организатор нового дела. А если не найду, желаю честно себе в этом признаться. Либо найти людей, которые мне честно об этом скажут. Желаю, чтобы Бог не отказал мне во внятности чувствования правды о себе. Иначе я наврежу себе и людям, чего допустить никак нельзя.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

1966   29 ноября родился в военном городке Татищево-5 Саратовской области в семье рабочих Виталия и Тамары Мироновых. Через шесть лет родилась его сестра Оксана.
1986   После Саратовского театрального училища принят на второй курс Школы-студии МХАТ.
1988   Дебютирует в фильме Александра Кайдановского "Жена керосинщика".
1990   Актер Театра-студии под руководством Олега Табакова.
1991   Главная роль в фильме Валерия Тодоровского "Любовь" (несколько кинопремий).
1994   Премия "Ника" за роль в "Лимите" Дениса Евстигнеева.
1995   Главная роль в фильме Владимира Хотиненко "Мусульманин"; роль Ивана Карамазова в спектакле Валерия Фокина "Карамазовы И АД" ("Современник").
1998   Гамлет в спектакле Петера Штайна (Международная конфедерация театральных союзов).
2003   Лопахин в спектакле Эймунтаса Някрошюса "Вишневый сад" (Фонд Станиславского).
2004   Роль Мышкина в телесериале Владимира Бортко "Идиот", премия "ТЭФИ", "Золотой орел", премия Александра Солженицына; удостоен звания Народный артист России. Организовал с коллегами Акцию по поддержке театральных инициатив; избран членом Совета по культуре и искусству при Президенте Российской Федерации.
2005   Стал одним из учредителей международного фестиваля-школы TERRITORIЯ.
2006   Создал Театральную компанию Евгения Миронова, спродюсировал спектакль "Фигаро" в постановке Кирилла Серебренникова и сыграл заглавную роль; с декабря – художественный руководитель Театра Наций. Роль Нержина в телесериале Глеба Панфилова "В круге первом". Роль Порфирия Головлева ("Господа Головлевы", МХТ).
2007   Главная роль в телесериале "Апостол" (вышел в 2008 году). Съемки в "Утомленных солнцем 2" Никиты Михалкова.
2008   Роль в спектакле Театра Наций "Рассказы Шукшина" (режиссер Алвис Херманис, премьера 22-24 ноября).