На проходной Театра Наций представляюсь бабушке-вахтерше: "Я из "Известий", у меня назначено интервью с Женей". "С какой Женей?" – недоуменный взгляд из-под очков. "С каким. С Мироновым". – "Ах, с Евгением Витальевичем! Секунду, я позвоню секретарю."

Подобный эффект описывал еще Булат Окуджава: "Города моей страны все в леса одеты, звук пилы и топора трудно заглушить. Может, это для друзей строят кабинеты? Вот настроят – и тогда станет легче жить"... У 40-летнего Евгения Миронова действительно появился первый служебный кабинет, однако солидности новоявленному худруку – тоненькому, скромному, в драных джинсах – он не добавил. Что Миронов давно уже настоящий мэтр, понимаешь по взглядам молодых российских актеров и режиссеров, съехавшихся на днях в Москву за грантами. Акция по поддержке театральных инициатив проводится уже в пятый раз, и у истоков ее стоял именно Миронов – как член президентского Совета по культуре.

Итак, под занавес сезона крупный деятель отечественной культуры, лауреат всего на свете, руководитель Театра Наций и собственной продюсерской компании Евгений Витальевич Миронов ответил на вопросы обозревателя "Известий" Елены Ямпольской.

ВОПРОС: Жень, знаю, что ты только что вернулся из Саратова – возил туда с Серебренниковым Вашу "Женитьбу Фигаро". Что ты чувствуешь сейчас, когда оказываешься в родном городе?

ОТВЕТ: Для меня это стало очень тяжелой работой – приезжать в Саратов. Во-первых, если я еду со спектаклем , то волнуюсь в миллион раз больше, чем в любом другом городе. Потому что приходят педагоги, сокурсники мои бывшие. Для них не существует ни званий, ни регалий, для них я просто Женя Миронов. С другой стороны, все больше людей идут ко мне с просьбами. И вот тут я понимаю, что я не бог. А у них ощущение, что я бог. Просят поддержать, устроить в какой-то ВУЗ. Им кажется, что я такой успешный, чем-то могу помочь. И чем-то я действительно помогаю, но это тяжело.

ВОПРОС: У тебя там остался кто-нибудь из родственников?

ОТВЕТ: Остались – по папиной линии. По маминой тоже, но очень мало. В основном – родные могилы. У нас была очень-очень дружная семья. Не просто – мама, папа и мы с сестрой, а вообще семья. Мы вместе справляли праздники. Потом пытались в Москве это повторить, пока папа был жив, и что-то получалось, но все равно не как в детстве. Это же забыть нельзя, как в Новый год все спали вповалку... Как с ледяной горы – на каких-то коробках, которые сами мастерили... Может, в Саратове и сейчас есть такие семьи. Наверняка есть. Но в Москве все по-другому.

ВОПРОС: Ты так и не полюбил Москву?

ОТВЕТ: Очень люблю! Очень!

ВОПРОС: А отзываешься о ней всегда скептически. Особенно о москвичах.

ОТВЕТ: Тем самым я как бы огораживаю вновь прибывающих в нашу необъятную столицу. Потому что обжечься здесь можно очень сильно. В Москве даже не соблазнов много, а фальши. Так называемого гламура, странных бессмысленных сборищ – всего, что я лично терпеть не могу. Это не полезно ни для тела, ни для души. А так я Москву люблю. Люблю ритм ее – бешеный. Такого нет даже в Нью-Йорке.

ВОПРОС: Ты скоростной человек?

ОТВЕТ: Даже слишком. Петер Штайн меня всегда ругал за то, что я тороплюсь на сцене, быстро реагирую. Публика еще ничего не успела понять, а у меня уже десять перемен состояний.

ВОПРОС: Мне кажется, твое нынешнее состояние описывается одним главным словом – "усталость".

ОТВЕТ: Так и есть.

ВОПРОС: Просто переработал, или это кризис среднего возраста?

ОТВЕТ: Нет, по-моему, через кризис среднего возраста я уже прошел. То-есть, точно сказать не могу, но думаю, что это был именно он.

ВОПРОС: И в чем он заключался?

ОТВЕТ: Ну, это так просто не объяснишь... Были и разочарования личного характера, и профессиональные поиски, и какая-то неудовлетворенность собой... А сейчас я себя просто немножко загнал, потому что одни обязательства наложились на другие. Мы уже год снимаем фильм "Апостол". Так получилось, что режиссера в процессе съемок уволили, и теперь кроме меня никто не знает, чем начиналась картина и чем она должна закончиться. И я вынужден быть кем-то вроде художественного руководителя, хотя в кино это смешно звучит. Я пригласил одного режиссера – он отснял часть, потом другого... Мало того, занимаюсь совершенно чуждыми мне проблемами, касающимися реквизита, места съемок. Очень трудно, например, найти подходящий "кабинет Берии". Или поезд 1942 года, по Москве идущий, сегодня снять невозможно – потому что слева-справа совершенно иные пейзажи. Так что мы Москву снимаем в Минске.

ВОПРОС: "Апостол" – это история про двух братьев? Один шпион, по-моему, да?.. Расскажи, пожалуйста.

ОТВЕТ: Да, я играю двух братьев. Они из интеллигентной семьи, но один стал уркой, отсидел, немцы его завербовали и засылают сюда к нам, в Россию. Это почти документальная, между прочим, история. Наши его захватывают, хотят перевербовать, но он погибает, и тогда они с трудом находят его брата-близнеца. Он математик, тоже отсидел, но по политической статье – на Соловках, вышел, преподает где-то в Сибири. Его привозят, лепят из него такого же волка, каким был его брат, и разлучают с семьей, пока он не выполнит задание. Короче, он борется не столько за Победу, сколько за воссоединение с женой и сыном.

ВОПРОС: Почему "Апостол"?

ОТВЕТ: Это его позывной. И вообще они два брата – Петр и Павел... Очень хороший сценарий написал Олег Антонов. Хотя это телевизионная картина, а я думаю, что завязываю с телевизионными проектами, – там все всегда трудно и непредсказуемо.

ВОПРОС: То-есть, это сериал?

ОТВЕТ: Не сериал, а многосерийное кино. Как "Щит и меч", как "Место встречи...".

ВОПРОС: Чувствую, ты лепишь конкурента – пусть и телевизионного – для вторых "Утомленных солнцем". Сам, кстати, у Михалкова не снимаешься?

ОТВЕТ: Снимаюсь. Правда, не в той роли, которую Никита Сергеевич мне сначала предложил. Потому что она большая, а у меня по времени не получается. Я должен довести "Апостола" до конца – и монтаж, и озвучание. Композитора надо искать. Я хочу все сделать сам.

ВОПРОС: Так кто же ты в "Утомленных-2" – не тот ли танкист, который в 1936-м был очаровательным лейтенантиком?

ОТВЕТ: Совершенно верно. Я играю того же человека. Очень хороший эпизод Михалков придумал – я визжал от восторга, когда он мне позвонил и рассказывал, как это будет.

ВОПРОС: Ну, а отдыхать-то собираешься?

ОТВЕТ: Да. Я запланировал отпуск, но боюсь, что с непривычки у меня начнется ломка.

ВОПРОС: Что именно запланировал, если не секрет?

ОТВЕТ: Уеду в Италию на целый месяц. Буду загорать и думать, чем мне заняться дальше. Очень много лежит сценариев, пьес, которые я здесь даже открыть не успеваю. Заберу все с собой. Правда, оттуда я хочу еще на пять дней выбраться на Авиньонский фестиваль, посмотреть спектакли и, может быть, познакомиться с кем-то из режиссеров на предмет приглашения в Театр Наций.

ВОПРОС: На сегодня у тебя есть все формальные приметы успеха: звание народного, премии – от Государственной до "Триумфа" и "Кумира"; "Золотым маскам" ты, наверное, счет потерял. Тебе довелось работать с лучшими мировыми режиссерами. Не пугают мысли: что дальше?

ОТВЕТ: Я их от себя гоню. Все идет своим чередом.

ВОПРОС: Помню, что десять лет назад ты вел себя гораздо победительнее. У тебя был настоящий звездный имидж, ты даже отчасти напоминал Меньшикова. Этакий человек из хрустального замка...

ОТВЕТ: Да? Я такой был? Честно говоря, уже плохо помню... Вполне может быть, что я бессознательно подражал Олегу. Он мне очень импонировал всегда и как артист, и как личность. Мой саратовский педагог Валентина Ермакова, великая актриса, мне говорила: "Женя, чтобы стать мега, тебе не хватает одной вещи..." Я кричал: "Да не хочу я быть никакой мега!" – "Слушай меня! Тебе не хватает загадки. Нужно отпустить длинные волосы, ходить в черном, чуть-чуть задумываться..." Но я даже не пробовал. У меня не было времени на такие игры, на поиск специальной одежды, дизайнерских перстней. Я вообще непрезентабельный.

ВОПРОС: Тебе по жизни хоть чего-нибудь не хватает?

ОТВЕТ: Конечно. Не хватает детей.

ВОПРОС: А в чем проблема?

ОТВЕТ: Да нет проблем. Я работаю над этим вопросом.

ВОПРОС: Чем ты, оглядываясь назад – а в сорок уже вполне можно оглядываться, – гордишься? Мол, вот этого у меня уже не отнимут.

ОТВЕТ: До нашего сегодняшнего разговора я об этом не задумывался... Ну, я не изменял своей главной любви в жизни – профессии. Были, разумеется, зоны турбулентности, когда меня слегка швыряло из стороны в сторону, но все равно – перед собой я честен. И если оценивать себя – раз уж ты меня заставила – это мое главное достижение. Я не сбился с курса.

ВОПРОС: Для тебя существуют авторитеты? Люди, к чьему мнению ты обязательно прислушаешься?

ОТВЕТ: Такие люди есть, но, скажем, ты их не знаешь. Они не публичные, не медийные. В самый пик успеха, когда чуть-чуть кружится голова и я не чую земли под ногами, они мне об этом скажут. Безусловный авторитет для меня – Олег Павлович Табаков. Потрясающе, что он при такой нагрузке успевает думать о будущем. Строит школу для одаренных детей, которые приедут в Москву и будут иметь возможность не за евро, а за талант здесь учиться. Я смотрю на него и думаю: неужели не хочется залечь на дачу? А у него никогда и дачи-то толком не было, он несколько раз начинал строиться и так недостроенное продавал. Он не человек огорода, не человек шезлонга и с годами не меняется. Табаков и сейчас, проходя мимо какого-нибудь студента Школы-студии, между прочим, спрашивает: "Денег дать?" Это всегда была его любимая фраза. Значит, в главном он остается прежним.

ВОПРОС: Я думала, ты откроешь список авторитетов с Александра Солженицына . Ведь он сам предложил твою кандидатуру на роль Глеба Нержина в сериале "В круге первом".

ОТВЕТ: Я засомневался – говорить, не говорить... Мы общались-то всего один день. И два раза по телефону. Это вообще невероятный человек. Из другой области. Из другого измерения. Он отвечал за свои слова всю жизнь. Причем отвечал такими делами – это не наши игрушечки. Я записал одну его фразу – хотя неудобно было, вроде мы беседуем, и вдруг я достаю ручку, бумажку и записываю – но мне так захотелось вставить это в фильм... Он сказал: "Надо каждый день поступком отпечатываться в жизненный путь". Значит, он настолько каждым днем дорожит. Я так не умею... У моего Глеба Нержина есть эта фраза.

ВОПРОС: Акция по поддержке театральных инициатив возникла на заседании Совета по культуре. То-есть, ты не просто там присутствуешь для галочки, ты дело предлагаешь.

ОТВЕТ: Эта идея возникла естественно. Надо же когда-то отдавать долги. Мне всегда очень везло. Тот перечень ролей, которые я уже сыграл, на одну актерскую жизнь вообще не выпадает. Знаешь, когда уже прощаются с актером, обычно говорят: он столько не сыграл, столько не успел, а ведь мог бы...

ВОПРОС: Представляешь, – дай Бог, лет через сто – скажут: он сыграл ВСЕ...

ОТВЕТ: Ага. И ничем, к сожалению, не запомнился. Простимся же...

Я сам из провинции и знаю, как трудно пробиться в Москве. Но сегодня "трудно" уже не то слово. Невозможно. С одной стороны, все открыто, пожалуйста. С другой, все на коммерческие рельсы поставлено. Учиться – деньги, спектакль поставить – деньги, аренда площадки – вообще пиндык. На последнем Совете по культуре мне показалось, что президент как-то по-другому заговорил про культуру. Другим тоном. Тембр голоса изменился. Не просто – мы идем за спортсменами, а после нас только погода... Поэтому, если я в силах помочь кому-то из молодых и достойных, конечно, я буду это делать.

ВОПРОС: Ты ни в какой партии не состоишь?

ОТВЕТ: Нет!

ВОПРОС: А, небось, зовут...

ОТВЕТ: Зовут. Во всяком случае, раньше звали. Но я всегда отвечал, что занимаюсь своим делом, за него отвечаю и надеюсь этим быть полезным обществу.

ВОПРОС: Скажи честно: в ситуации с Театром Наций был момент, что без тебя тебя женили?

ОТВЕТ: Отчасти был. Но, по большому счету, на подготовленную почву все упало. У меня и у моих друзей, с которыми мы вместе организовали фестиваль TERRITORIЯ, уже зрела мысль об открытой площадке. Я искал выходы на мэра Москвы, и тут вдруг появился Михаил Швыдкой со своим предложением. Причем сегодня меня назначили, а завтра я уже должен был отвечать на вопросы: ну, что Вы будете делать? Какая у Вас программа? Вот к этому я не был готов абсолютно. Кроме того, я сам для себя должен был сформулировать, что мне это надо.

ВОПРОС: Сформулировал?

ОТВЕТ: Скорее почувствовал, что мне это интересно. Дальше видно будет – смогу ли я создать здесь те формы, в которых, на мой взгляд, театр должен существовать. Смогу ли сделать эту площадку настоящей современной европейской сценой. Все остальное – бессмыслица. Просто надеть пиджак, галстук и сесть в кресло худрука – не по мне.

ВОПРОС: В связи с Театром Наций остается ли смысл в существовании "Театральной компании Евгения Миронова"?

ОТВЕТ: Театральная компания имени меня создавалась по двум причинам. Во-первых, мне хотелось поработать с определенными людьми и при этом отвечать за все. Сделать спектакль, в котором все будет прекрасно – и актеры, и декорации, и свет, и зарплата. В итоге я получил сполна – этот опыт будет мне сниться до конца моей жизни. Второе обстоятельство: я хотел зарабатывать деньги как продюсер, чтобы иметь возможность не сниматься в плохом кино.

ВОПРОС: Сильно подозреваю, что ты не озолотился.

ОТВЕТ: В целом я доволен. Меня не посадили, я рассчитался с долгами – не до конца, но практически... У нас есть еще проекты, часть из которых, возможно, будет реализована на сцене Театра Наций. И, скажем, сейчас в Саратове "Фигаро" произвел серьезное впечатление. А ведь я впервые приехал без какой-то "стены": не с Театром Табакова, не с Конфедерацией театральных союзов, просто – компания Миронова. Нас могли закидать помидорами, но не закидали. Я понял главную ошибку: этот спектакль сначала надо было обкатать по России. Потому что в Москве пираньи налетели, разорвали...

ВОПРОС: Пираньи – это критики?

ОТВЕТ: Конечно.

ВОПРОС: Слушай, а как ты строишь отношения с желтой прессой?

ОТВЕТ: Никак. Я не владею источниками. Сам, разумеется, не читаю, а остальные мне ничего не рассказывают.

ВОПРОС: Значит, в суд не подаешь. А мог бы – по примеру других звезд – заняться рукоприкладством?

ОТВЕТ: Очень хочу. Мечтаю побить человека.

ВОПРОС: "Побить человека" – гениальный эпический заголовок. "Любить человека", "Побить человека"...

ОТВЕТ: Просто сволочь – пришел ко мне на день рождения, на 40-летие. Мы отмечали в ресторане, были самые близкие – шесть или семь человек. Пришел фотограф. Я его спросил: простите, Вы кто? Он говорит: это хозяин ресторана попросил поснимать, чтобы Вам завтра подарить – на память. А я, лопух, поверил. Сказал только: "Да, конечно, конечно, только пообещайте, что это не появится в печати". Он побожился, поцеловал крест, а наутро я увидел эту съемку в нескольких изданиях. Лицо его я запомнил. Но, к сожалению, я человек не тусовочный, а там, где бываю, пока его не встречал.

ВОПРОС: На этих снимках было что-то компрометирующее?

ОТВЕТ: Абсолютно ничего. Меня потряс сам факт: ведь человек крест целовал... Дай Бог здоровья его семье — может быть, эти деньги пошли на лечение ребенка. Но если бы я его самого увидел, я бы ему по роже съездил.

ВОПРОС: В последнее время за тобой "охотятся" не только светские, но и церковные издания. Как ты думаешь – почему?

ОТВЕТ: Наверное, потому, что я Мышкина сыграл. Когда вышел "Мусульманин", нами очень интересовался главный муфтий России...

ВОПРОС: Ты свободно беседуешь на темы веры?

ОТВЕТ: Не очень свободно. Потому что некоторые люди своей религиозностью или псевдорелигиозностью так часто пользуются, так ее рекламируют, что сразу думаешь – а я-то не из их ли числа? Чего это я разболтался? Если говорить про мое отношение к вере, оно выражается прежде всего в профессии. Даже когда я играл маньяков, злодеев, моральных уродов, мне было интересно, откуда берутся мои герои, как они стали такими. Хотя множить галерею подобных образов я не хочу.

ВОПРОС: Наверное, я тебя когда-то уже спрашивала: ты отказался играть Иешуа по художественным или по религиозным соображениям?

ОТВЕТ: По профессиональным. Во-первых, я сыграл к тому моменту Мышкина, и мне не хотелось повторяться. Во-вторых, хоть и считается, что Иешуа – это не совсем Христос, но все равно по шагам можно понять, кого имел в виду Булгаков. И если это играет известный артист, про него могут сказать: хорошо сыграл. А ничего хуже быть не может. Это нельзя играть. В это надо верить. Нельзя рассматривать отстраненно, как артист заплакал, какая у него улыбка – у артиста, не у Иешуа. Такую роль должен играть человек неизвестный, чтобы зрителя ничто не отвлекало.

ВОПРОС: Что касается долгов перед старшими, которые ты отдаешь уже следующему поколению: думаю, твоя альма-матер, Школа-студия МХАТ, ждет тебя не дождется. И заодно – нет ли мыслей о режиссуре?

ОТВЕТ: О режиссуре мысли есть – только не в театре, в кино. А что касается преподавания... Я не могу обманывать студентов. Мы были, наверное, последним курсом, которому Олег Павлович Табаков уделял столько времени, сколько мы хотели. А мы хотели все его время. Дальше уже было меньше. А еще дальше – он понял, что быть свадебным генералом в педагогике нельзя, и честно ушел. Это тяжелая, кропотливая работа, и я преклоняюсь перед теми, кто этим занимается и у кого это получается – выращивать таланты.

ВОПРОС: Как твои близкие – мама, Оксана? Что нового?

ОТВЕТ: Сестра родила. Вот две недели назад – было сорок дней – мы крестили Таисию, Таечку, мою вторую племянницу. А мама по-прежнему работает в Театре Табакова, по-прежнему царица, которая встречает гостей, и зрители даже бывают несколько ошарашены. Потому что контролеры, как правило, люди малоприветливые. Я сам на это несколько раз нарывался: "Вы к кому? Вы куда? Что это? Это не билет. Где Вы его взяли?" А с тех пор как поставили рамки металлоискателей – я понимаю, что это необходимо, но процесс входа в театр стал сильно влиять на последующее восприятие спектакля. В Театре Табакова люди тоже проходят через рамку, но зато потом они попадают в руки моей мамы – и это целый спектакль. Кто не видел, советую посмотреть. Как она их провожает до буфета, туалета, как рассказывает про жизнь артистов... Честно говоря, она уже хотела уходить на пенсию, но театр просит, чтобы она еще побыла. Без нее там чего-то будет не хватать.