Евгений Миронов – один из самых востребованных актеров своего поколения. В его арсенале: Гамлет, Хлестаков, Самозванец, Иван Карамазов, Орест, Треплев, Мышкин, Иудушка Головлев и др. Больше никто из его сверстников не может похвастаться таким букетом сыгранных ролей. При этом Миронов – актер, которого любят режиссеры, партнеры, зрители, и даже злобные по определению критики расписываются в своем восхищении перед его мастерством.

— Ваш путь в профессии опровергает сложившееся мнение о том, что известным можно стать, только снимаясь в боевиках и дешевых сериалах. Это потребовало каких-то сознательных усилий или само так удачно сложилось?

— Изначально было везение. Мне повезло, что я начинал у хороших режиссеров, с серьезных работ. У меня был правильный старт, и дальше мне двигаться было легче. Когда знаешь, куда и как идти, труднее сбиться. Когда нет ориентиров, заблудиться в профессии гораздо легче. А в чем участвовать, в чем не участвовать – уже зависит от того, что ты ищещь в профессии. Скажем, я ничего не имею против денег, они мне помогали и помогают. Но тем не менее у меня есть какие-то другие приоритеты при выборе проектов.

— А что определяет Ваш выбор: это режиссер, с которым хочется работать, или материал, или хорошая компания?

— И то, и другое, и третье. И еще десять причин. И все уважительные. А вот сейчас я снялся в боевике "Охота на Пиранью", хотя их долго избегал. Деньги мне там платили достаточно большие. Но выбор определило не это и не поиск популярности у четырнадцатилетних мальчиков и девочек. Меня очень привлекло то, что мне впервые предложили сыграть злодея. И мне стало интересно попробовать себя в новом качестве. До сих пор меня тянули преимущественно в светлую сторону. Интересно же разобраться в природе зла, в душевных подпольях, куда раньше не заглядывал. И вообще такой сейчас период: этот сезон у меня складывается сезоном злодеев. После "Охоты на Пиранью" я сыграл Иудушку Головлева на сцене МХТ.

— То-есть, принимаясь за новую работу, Вы ставите себе еще и учебные задачи?

— Можно сказать так. Когда я шел к Эймунтасу Някрошюсу, я знал, куда и зачем иду. Я знал, что мне встреча с ним необходима, что мне надо испытать себя в абсолютно непривычной режиссуре. И он предложил мне Лопахина – роль совершенно как бы не моего амплуа. И так я встретился с грандиозным режиссером и с материалом, к которому я до того не прикасался.

— У Вас, помимо репетиций, спектаклей, гастролей, съемок, еще есть Президентский совет и т.д. Как хватает сил и времени на совмещение столь разных задач?

— Как раз Президентский совет времени отнимает совсем немного. Он собирается два раза в год. Трудно другое: совмещать разные проекты. Есть актеры, которые могут одновременно сниматься и репетировать. Я не могу. В этом году первый раз решил попробовать. Когда начинались репетиции "Господ Головлевых", я подумал, что смогу их совместить со съемками в фильме Панфилова "В круге первом" по Солженицыну. Первый раз такой опыт. Решил так: там я снимаюсь пять дней, потом репетирую в театре, потом опять еду на съемку... Ничего не вышло! Пять дней снимался и понял: Либо я Нержин, либо Иудушка. Совмещать не выходит. Я прервал репетиции, отснялся. А потом начались репетиции "Господ Головлевых", и я от всего отказался: ни вечерних спектаклей, ни съемок. Только Головлев. Перед каждой репетицией мне снились чудовищные сны. Я даже ходил отказываться от роли к Табакову. Оказалось очень непросто входить в мучительный мир Иудушки.

— Иудушка действительно мучительная роль. Но, мне кажется, Вы относитесь к актерам, которые выкладываются на сцене. Бывают актеры, которые после спектакля идут бодрые, глаза горят, а бывают – выжатые лимоны. Какие из Ваших ролей для Вас тяжелые, а какие легкие?

— Все тяжелые. Вот сейчас перебираю одну за одной: все тяжелые, все кровью даются. Пожалуй, самая легкая из них – в "№13". Легкая в смысле нервных затрат, а физически – очень тяжелый спектакль.

— А на гастролях удается как-то переключиться, отдохнуть?

— Я радуюсь в аэропорту. Летим в Токио играть "Гамлета": "Bay! "Гамлет", Токио!" А когда приземляемся... Каждый день в течение двух недель – Гамлет. С завистью смотрю на коллег, которые могут после спектакля куда-то пойти, что-то посмотреть, купить. А я сплю, потом вхожу в состояние Гамлета, спектакль, потом из него выхожу, потом снова вхожу – и так две недели. Моя мечта: вот были бы выходные! Отыграл два дня Гамлета – выходной. Еще два – выходной. Такого у меня не было в жизни никогда, ни разу! Высасывают по полной программе. Вот сейчас в Калининграде... Прилетели вчера утром, днем прогон. Вечером – пятичасовой спектакль. На следующий день – еще пятичасовой спектакль. Утром самолет, а вечером – прогон "Господ Головлевых". И так проходит жизнь. Прилетел, не очень даже толком знал, на какой фестиваль летим. А посмотрел фестивальную программу – очень интересно, сам на многие спектакли, концерты сходил бы с удовольствием. Организаторы точно предлагают городу какие-то художественные впечатления "на вырост". И это правильно.

— Иногда кажется, что состав театральной публики сильно поменялся. Еще лет десять назад нельзя было себе представить зрительный зал, где большая часть не знает чеховской пьесы...

— Это проблема. В зал пришел какой-то новый зритель, абсолютно. Часто неподготовленный. Ему откровенно трудно, если с ним говорят о серьезном. Он искренне не понимает, устает, злится. А это, естественно, влияет и на театр.

— Когда человек знает вкус шоколада, его не обманет соя. Но если он всю жизнь жевал только сою и его уверяли, что это и есть шоколад... Когда он пробует настоящее— вкус непривычный, и он злится...

— Наверное. Такому зрителю зачем пятичасовой мучительный спектакль Някрошюса? Он ждет что-нибудь полегче, попроще и подоступнее. И это страшно.

— Когда Вы играете, Вы видите знакомые лица в зрительном зале, на Вас как-то влияет публика?

— Я никого не вижу. И таково мое счастье или природа: я, выходя на сцену, забываю о зале. Одна замечательная актриса мне как-то сказала, что, когда она знает, что в зале ее знакомая, она немедленно как бы начинает смотреть на себя ее глазами. И это ужас! Потому что она начинает себя критиковать за каждую интонацию и движение. Я это понимаю, но сам имею счастливую способность на сцене про все забывать. Я увлекаюсь происходящим. Я забываю обо всем, в том числе и о режиссере, если он сам о себе не напомнит.

— Вы работали с очень разными режиссерами. Есть ли какие-то режиссерские черты, к которым Вы не можете приспособиться?

— Единственное, чего я не переношу, – когда режиссеры кричат или оскорбляют актера. Так я не могу работать. Может, потому, что я вырос в семье, где никто на меня не повышал голоса. Поэтому я не переношу крика. Внутри что-то срабатывает – и я здесь уже не работаю.

— В одном из интервью Вы сказали, что завидуете энергии своего учителя – Олега Павловича Табакова, хотели бы быть в этом на него похожим.

— В день, когда ему исполнилось 70, я поехал к нему домой поздравить с днем рождения. Час ночи, я со съемок, меня буквально качает. Я захожу и понимаю, что он тоже со съемок, из Венгрии, а завтра юбилей, и вся предъюбилейная суета – все на нем. А он такой живой, такой энергичный, точно у него где-то спрятан ядерный чемоданчик и он от него подзаряжается. Я смотрю на него, и такое ощущение, что мне 70, а не ему. Я восхищаюсь его жизнелюбием. Но, к сожалению, этому не научишься!