Где еще можно встретить Евгения Миронова в столь умиротворенном состоянии, без привычной адской гонки? В данный момент – на юге Франции, в Авиньоне. Он сидит на камушке в рубашке цвета свежей зелени, почему-то с трубкой, и смотрит на звездное небо, которое, кажется, только и держится на стенах монументального папского дворца. Не картина, а идиллия с кратким названием "и звезда с звездою говорит".

— Ты первый раз здесь? – спрашиваю я его.

— Да. Кра-со-та! Не уходил бы отсюда! Я, когда приехал, думал – отосплюсь. Лишь в первый день обошел город, посмотрел все эти путанные улицы, а так вообще сижу в гостинице под кондиционером. Вечером спектакль. А после, вот уже второй день здесь, у папского дворца.

Надо заметить, что, как и в Москве, Миронов во Франции держится несколько особняком – и от актерской братии, и от тусовок, которые устраиваются в саду Папского дворца организаторами фестиваля. На них он скорее присутствует из формальной вежливости и по-английски, не прощаясь, уходит. Всего пару раз артист отметился в единственном местном водоеме – бассейне, что за Роной. В Роне, несмотря на жару, никто не купается: французы уверяют, что здесь река особенно холодна, коварна и не совсем экологически чистая. Поэтому многочисленные туристы довольствуются видом знаменитого Авиньонского моста через Рону, так и не достроенного в свое время.

— Жень, а как тебе здесь играется "Годунов"?

— Очень хорошо. Сцена у фонтана теперь, после этой жары, моя самая любимая. А знаешь, как мы репетировали "Бориса"? Деклан (английский режиссер Деклан Доннеллан) сказал нам с Ириной Гриневой (Марина Мнишек): "Ну давайте, играйте любовь. Я вернусь, вы мне покажете". А мы и незнакомы с ней были. И мы этюдным методом... А я ненавижу работать этюдами. "Сделай Отрепьеву какой-нибудь порок" – требовал Деклан. Я пробовал по-разному ходить, слюни распускал, а потом перечитываю Пушкина и удивляюсь, почему Самозванца никто не делал сухоруким. Одна рука короче другой – сказано же.

— А ты не хотел, как другие артисты, попробовать себя в режиссуре?

— Нет. Я понимаю, почему они за это берутся, но сам бы – вряд ли. Вот кино бы я снял.

— У тебя нет проблем с работой. А тебе приходилось отказываться от ролей?

— Да. Пять лет назад я приехал во Францию сниматься у одного знаменитого режиссера. Сижу, учу язык. Вдруг звонок из Москвы. Это Фокин. "Жень", – говорит он, – У меня для тебя роль – Ивана Карамазова, но уже начинаем репетировать. Ты как?"

Ну, я купил билет на самолет и вылетел репетировать Карамазова. Так что не получилось из меня во французском кино боксера, которого я должен был играть.

— Жееееня. Ну, какой из тебя боксер? Балетный, это я понимаю. А мордобой... Мне кажется, это не твое. Фактура не та.

— Вот это ты зря. Я когда в больницу попал с желтухой и вошел в палату, меня тут же спросили: "Парень, ты боксер?". Боксеры, ведь они поджарые и жилистые.

— Когда вернешься в Москву, будешь репетировать Треплева в мхатовской "Чайке"?

— Да. Но там проблема есть: ефремовский спектакль – он старый. Надо что-то менять. Но сыграть Треплева я очень хочу.

— Интересный у тебя театральный пасьянс в этом сезоне – трагедия "Годунов", убойная комедия "№13" и вот теперь драма "Чайка". Легко ли из одной стихии в другую нырять?

— Раньше проще было, а сейчас устаем. Знаешь, когда репетировали "№13", мы буквально умирали, катались на сцене со смеху. Особенно когда Машков показывал. И сами потом же пугались: если так смешно на репетиции, не провалимся ли на спектакле?

Ну ладно. Я пойду. До завтра.

И исчез, оставив под звездным небом скучающих французов и веселых русских артистов. ...