МУСУЛЬМАНИН ИЗ "ТАБАКЕРКИ"

Газета "Семья" №34
1997
Ольга Мулина

— Евгений, если позволите, начнем сначала. Когда решили "пойти" в артисты?

— Такого не было вообще, чтобы я принимал решение стать артистом. С самого раннего детства все окружающие меня люди и я сам знали, что я буду артистом.

— Кто Ваши родители?

— Мои родители простые рабочие, никакого отношения ни к театру, ни к искусству вообще не имеющие. До моих шестнадцати лет мы жили в военном городе Татищево, недалеко от Саратова. По рассказам родителей знаю, что они занимались в самодеятельности. Впечатление у меня от этих рассказав было настолько сильное, что я уверовал в истину: лучше искусства ничего и быть не может. Вместе с младшей сестрой Оксаной я устраивал кукольные спектакли. В школе писал пьесы, сам играл в них. Учился в музыкальной школе по классу аккордеона. Папа у меня гармонист-самоучка.

— Вы поступили в театральное училище с первого захода?

— Я легко поступил сначала после восьмого класса в Саратовское театральное училище, а после его окончания приехал в Москву, и меня Табаков взял сразу на второй курс.

— Чем сейчас занимаются Ваши родители здесь, в Москве?

— Мама работает в нашем театре контролером. Она приехала в Москву, чтобы меня поддержать, и Олег Павлович Табаков устроил и маму, и папу работать в театр, чтобы было на что кормиться.

— У Вас было желание покорить Москву?

— Конечно.

— И как Вы представляли свой успех?

— Да я очень глупый был! Не в силу возраста: девятнадцать лет – не маленький, мозги были... Я представлял, что все будет легко, удачно, прекрасно. На все эти мечтания разбились в один момент, когда я понял, что добиться аудиенции у Табакова практически невозможно. Но получилось.

— За свою роль в "Мусульманине" Вы были удостоены награды мусульманского духовенства.

— Да, такого за всю историю российского мусульманства, кажется, еще не было, чтобы не-мусульманин получил такую награду. Я играл русского парня, оставшегося в Афганистане и по своей воле принявшего ислам. Конечно, самым трудным было оказаться убедительным в этой роли для мусульман, чтобы они приняли этот образ. Но на награждении присутствовали люди, которые не могли поверить, что я сам озвучивал картину. Оказалось, что я говорю в фильме с пакистанским акцентам, чего я, естественно, совершенно не предполагал. Человек, трижды совершивший хадж в Мекку (а по понятиям мусульман такой человек – святой), просто плакал. Такое не сравнится с наградами среди профессионалов. Наградили меня, режиссера Володю Хотиненко и сценариста Валеру Залотуху.

— Как эта роль соотнеслась с Вашей верой? Вы вообще верующий человек?

— Я христианин. Вопрос веры, конечно, очень острый. И надо было, играя эту роль, пройти буквально по лезвию, когда шаг влево, шаг вправо – выстрел. Над чем-либо похожим мне прежде не приходилось работать. К тому же мне говорили, что грех мне, православному, играть мусульманина...

— Тем более мусульманина не по рождению, а православного, принявшего другую веру!

— Да. Но поскольку я играл эту роль, я должен был влюбиться в ислам. Я два месяца учил эту религию и... действительно в нее влюбился, оставаясь православным.

— Влюбленность в ислам не поколебала христианство в Вас?

— Нет. У моего героя есть прекрасные слова: "Бог один, а имен у него много", которые мне помогли понять, что я должен играть. Играть человека, который не призывает других обратиться в его веру, а просто живет по той вере, которую принял от Бога. Вот и все.

— В одном из телеинтервью мне показалось, что Вы едва ли не с обидой отвечали на вопрос, почему играете сплошных положительных героев. Заверили, что скоро сыграете мерзавца. А ведь сыграть интересно положительного героя намного труднее. Зло же разнообразнее и интереснее добра.

— Согласен. Но если и прозвучала какая-то нотка обиды, то это реакция на некомпетентность. Взять ту же "Любовь". Там есть момент, когда мой положительный герой становится сукой, подонком. Естественно, мне интересно играть человека, разнообразного в своих проявлениях. Да и тот же мусульманин: положительный-то положительный, но, когда бьет брата до полусмерти, он – зверь. Я играю разных людей в одном человеке.

— Какие у Вас взаимоотношения с режиссерами?

— Разные. Все зависит от режиссера. Но я не полностью поддающийся дрессировке артист, не пластилин. Я всегда со своими идеями, своим видением роли. В общем, часто приходится искать компромиссы.

— Вы работали с сильными режиссерами. Удавалось отстоять свою точку зрения?

— Безусловно. Я не могу согласиться с утверждением, что актер полностью подчинен воле режиссера, который лепит из него все, что угодно. Я быть пассивным не могу. А вообще актер и режиссер делают общее дело, думаю, на равных.

— Но все равно актер – профессия зависимая, и в связи с этим вопрос: какой Вы видите свою будущую семью? Кто будет в ней лидер? Вы уже задумывались о ее создании или еще рано?

— Конечно, задумывался. Я интуитивно, наверно, готовлюсь к созданию семьи. У меня есть пример – моя семья, в которой я вырос. Какие-то вещи я впитал с детства и поэтому хочу, чтобы моя собственная семья была такой же, как семья моих родителей и нас, их детей. Думаю, что это будет продолжение моей семьи.

— А какая у Вас семья?

— У нас сумасшедшая семья, в хорошем смысле этого слова. У нас нет у каждого отдельно своей жизни. Может, в этом есть и какой-то минус. Мы живем все вместе проблемами и радостями друг друга. Правда, сейчас сестренка живет в отдельной квартире, но все равно мы все вместе. Иногда надоедаем чрезмерным вниманием друг к другу, но это так. У нас такой всеобщий клубок. В том числе в этом клубке и родственники, живущие в Саратове. Главное, мы держимся друг друга. Я не идеализирую нашу семью. Есть, наверное, немало хорошего в семьях, в которых существуют по замкнутым системам. В них, случается, одалживают взаймы детям или, наоборот, родителям. У нас подобное абсолютно исключено! Для нас это дико! Может, это какая-то русская черта, а может, просто мироновская. Я не определю точно, но какие у нас могут быть дележи?! Когда я, будучи маленьким, заболел, родители мои много перенесли... Я знаю, чего им стоило меня вылечить. Мама и папа продали все, что было а дома, и невероятным образом устроили меня лечиться в Евпатории. Я год болел. Они ездили ко мне, а ведь тогда только родилась Океана! Родители наврали, что папа военный, чтобы меня приняли в санаторий Министерства обороны. Там тогда висел стенд с фотографиями родителей, и папа сфотографировался в форме майора. Благо, отыскать форму в военном городке не представляло проблемы. Так что на стенде красовалась и фотография мнимого майора Миронова. Как я могу все это забыть?!

— Вас не тяготит сыновний долг?

— О чем Вы говорите?! Отплатить свой долг и быть свободным? Я счастлив своей несвободой! Признаться, мне несколько неловко в интервью говорить о своей семье, потому что понял, что многих это стало раздражать. Мне даже пришло письмо, в котором говорилось: заткнитесь вы со своей семьей! Я подумал, что лучше молчать на эту тему.

— Какой для Вас главный семейный праздник?

— Новый год, на встречу которого мы всегда собираемся все вместе, и еще раньше 7 ноября. Потому что в этот день в военном городке проходили парады. С флагами, шарами мы шли к плацу, по которому маршировали военные. Без чего не бывает наш праздник? Без песен в нашем исполнении. У нас поющая семья. Поем застольные песни, да и другие. Без "Огней так много золотых на улицах Саратова..." ни разу не обошлось. Не хвастая, скажу, что у нас в фамилии хороших голосов много от природы.

— Без славы, успеха Вы могли бы оставаться не сцене?

— Слава – штука опасная, согласен. Как бы ни старался актер о ней не думать, не получается. Знаете, в 1992 году я получил все возможные и невозможные призы не только у нас в стране, но и за рубежом. А потом... два года не получал никаких призов и стал задумываться: что ж это такое? К тому же один Ваш коллега сказал мне: что-то Вы давно ничего не получали! И все, после этих слов стал думать на эту тему. Но в 1995 году опять получил все, что только можно. Вот и задумаешься невольно, какая это относительная вещь – слава... У многих она больше, чем у меня, и если думать об этом постоянно, крыша может поехать и, главное, результатов может никаких и не быть. Поэтому я стал спокойнее относиться к славе и ее атрибутам. Отчасти, может, потому, что мне уже исполнилось тридцать лет. Мне ужасно нравится работа сама по себе, я нахожу в ней кайф.

— Начало пути в искусство у Вас было легким. А Вам знакомо чувство поражения и в творчестве, и в личной жизни?

— Постоянно живу с этим чувством. Я играю спектакли когда удачно, иногда нет. Чувствую: у меня "не идет", и это ни от чего не зависит. А бывает, просто летаешь на сцене. И то, и другое необъяснимо.

— Вы согласны с утверждением, что состояться как личности вообще и творческой, в частности, невозможно, не познав страданий, которые и делают жизнь плодотворной?

— Я действительно не верю в так называемую идею Моцарта, что ему все удавалось без усилий, стоило прикорнуться к клавишам, как рождалась гениальная музыка. Даже при поверхностном знакомстве с жизнью композитора понимаешь, насколько эта идея глупая. Как жил Моцарт, как умер... и нет его могилы. Я был в Вене, там никто не знает, где он погребен. Какие-то весы, уверен, существует в жизни, уравновешивающие страдания и радости. Но так же глупо верить, что, дескать, пострадаю и у меня все получится. Конечно, жизненный опыт – великая штука, но что-то может понадобиться для творчества, а что-то останется невостребованным.

— У Вас есть друзья?

— К счастью, да. Потому что, как бы ни был близок с родными, с ними не всем можно поделиться.

— Какие женщины в Вашем вкусе?

— Самые разные. От Греты Гарбо, таинственной и загадочной, до Валерии Новодворской, странной, но обаятельной своими неожиданными умозаключениями. А что касается девушек в быту... Тут все зависит от ситуации.

— Любовь Вам мешала в творчестве?

— Я уже прошел период, когда хотелось страсти. Знал влюбленность, когда полностью был погружен в это состояние. А романы... они всегда мешали творчеству: они отнимают слишком много времени.

— Интересно, что театральная звезда ест на завтрак?

— Яичницу с яблоками. Могу и сам зажарить.

— Вы смотрите телевизор?

— Все подряд.

— Ходите в театр?

— Хожу. Недавно на "Грозу" в ТЮЗ, к Мише Лавровскому на концерт учащихся балетной школы, к Евгению Колобову.

— Что читаете?

— Сейчас читаю детектив, то есть триллер. Мне подсунули на съемках книгу Александры Марининой.

— Нравится?

— Очень. Мне осталось до конца страниц двадцать, с нетерпением жду, когда смогу дочитать.