— Что-то в детстве привело к решению стать актером?

— Я мучительно пытаюсь и не могу вспомнить, как все началось. Ведь не было такого момента, когда я решил: "Ага! Не буду милиционером, не буду космонавтом, а буду артистом". Мои родители занимались в самодеятельности, и рассказывали мне в детстве об удивительном времени их жизни, когда папа танцевал в ансамбле песни и пляски, а мама играла почтальоншу в каком-то спектакле на военную тему. Их воспоминания, видимо, повлияли на меня. Я жил в маленьком военном городке Татищево-5 Саратовской области, где все друг друга знают, и все знали, что я буду артистом. Если бы я не поступил, это было бы трагедией для всех. Я всегда чувствовал себя артистом. Я с легкостью поступил в Саратов, а потом и к Табакову, в его театр, где сейчас и работаю.

— Какие качества помогли Вам овладеть профессией?

— Эти качества определены изначально: наличие таланта от Бога и работоспособность. Сейчас время мощной конкуренции, время, когда, очень быстро наступают на пятки. Когда я пришел в Театр Табакова, я был самым молодым на курсе и в его театре. Сейчас есть другие молодые талантливые актеры, и я нашел в себе мужество с легкостью отдавать им роли, которые играл сам. Нужно работать – это единственный способ что-то доказывать и учиться. А еще в нашем деле нужна удача. Есть много талантливых людей, которым не всегда везет. Случай играет в нашем деле важную роль, как это ни печально.

— Ваши родители с детства приучали Вас к книгам, к театру, к музыке?..

— У меня обычная рабочая семья: папа шофер, мама была электромонтажницей, меняла профессии. Меня отдали в музыкальную школу, по классу, который я просто ненавидел – по классу аккордеона, чтобы я играл на свадьбах, а я всю жизнь любил фортепьяно. Так я и воспитывался и чему-то обучался. Но помнить себя я начал с 14 лет, когда поступил в театральное училище.

— Вы любите традиции – дома, семьи?

— Я домашний человек и люблю такие традиции. А традиции в театре мне не всегда нравятся, но я очень люблю свой театр и хочу, чтобы он сохранялся как можно дольше. Сейчас артистов нередко приглашает не режиссер (его порой даже не спрашивают), а продюсер. Абсолютно западная система. Это позволяет заниматься тем, чем хочется заниматься, а в театре это не всегда так. Но театр должен сохраниться. Это – "алмазный фонд", это главное, что есть у нас, у русских.

— Вы лидер или человек ведомый? Профессия актера ведь такова, что нужно подчиняться режиссеру. Вы легко подчиняетесь талантливому режиссеру?

— Я сочетаю и то, и другое. Вначале был ведомым, но мне это надоело и я попытался стать ведущим. Профессия актера очень зависимая, и я понял, что надо находить компромисс. Сталкиваясь с режиссерами, не всегда хорошими, надо находить с ними компромисс ради дела, за которое в принципе болеем и я, и он, и окружающие.

— Что такое слава? И какими принципами Вы никогда не смогли бы поступиться?

— Слава – коварная вещь. Когда она обрушивается на людей – достойных, известных, – у них часто "едет крыша". От денег. Об этих метаморфозах больно говорить. Спасение – только в честном отношении к себе и к своей работе. Таков Олег Табаков. Он все делает гениально. Люди думают о себе, а он стипендию студентам выбил, квартиры актерам... Я хочу избежать страсти к деньгам. Когда мне предлагают контракты с крупными гонорарами, и западные в том числе, безумно хочется сохранить возможность делать то, что я хочу, не гнаться за долларом. Всем хочется и заработать, и отдохнуть на Канарских островах... А Пушкин, кстати, никогда не выезжал за рубеж.

— Вы храните верность друзьям, верность делу, верность самому себе?

— По возможности пытаюсь хранить верность. Но, наверное, грешен в чем-то, поскольку не всегда это у меня получается. Это больная для меня тема.

— Вы удачливы, много работаете в России и на Западе. А что бы Вам еще хотелось сделать в жизни? Возможно даже, в другом амплуа?

— Как артист я еще очень мало сделал. Быть актером – моя основная профессия, другой пока не представляю. Если мне скажут: "Все, спасибо! Вы больше не нужны", то я, наверное, умру. Очень многое хочу еще сделать. Я видел, как работают мои коллеги на Западе. Как интересно меняется "система координат" нашего Станиславского. Она замечательна, но лишь на каком-то этапе, а дальше нас уже обгоняют. Американцы играют емко, практически не разжевывая и не объясняя ничего зрителю. Зритель изменился. Энергетика другая. А мы? Вот уселись: я тебе реплику, ты мне реплику, вот мы и общаемся, все замечательно. Но есть же и новые школы, и новые методы. Я сам убедился, насколько интересна их система. И хорошо было бы совместить нашу мощную русскую театральную школу с их системой.

— Куда Вас манит за рубежом в минуты отдыха?

— В разные места. В 1988 году студентом я впервые оказался за границей – в Америке. Нам сказали: "Ребята, Нью-Йорк – город страшный, не ходите на 42-ю улицу". Конечно, две недели мы только там и были: шикарные витрины и наркомания, богатство и проституция... Жутко интересно! У нас этого не было, поэтому-то туда и манило. А сейчас тянет в музеи. Вот недавно вернулся с Венецианского фестиваля. Венеция – город нереальный, сказка. Ощущение, что все вокруг – декорации (не мосфильмовские, на Мосфильме сейчас таких не делают – мастеров нет), декорации Голливуда. Потрясающе красиво! Побывал на могиле Дягилева – памятное имя в русской культуре. А в июне я был в Риме, и меня потрясло, как мало я в мои 28 лет знаю о том, как развивалась цивилизация. Когда мы с Игорем Костолевским сходили в собор Святого Петра и увидели Микеланджело, это так подействовало на нас, что мы задумались, как жить дальше... Здорово! Но всегда тянет в одно место — в Москву. Потому что такой интересной жизни нет нигде в мире. По ритму. Очень трудно привыкать к другому ритму. И еще одна наша особенность: мы создаем трудности и их преодолеваем. Есть у нас такая черта. Она не плохая и не хорошая. Она – наша.

— Что Вы делаете дома, в Москве, в свободное время?

— Я счастливейший человек – у меня есть квартира (Табаков дал квартиру мне и Володе Машкову). У меня очень мало времени на то, чтобы лежать на диване и смотреть видео. Книжки вожу с собой. Когда приезжаю, то абсолютно выключаюсь, становлюсь полным идиотом. И вот уже снова нужно куда-то лететь... И я счастлив. Сейчас приеду и сразу начну репетировать в "Современнике" с Валерием Фокиным "Братьев Карамазовых". И одновременно – съемки у Киры Муратовой.

— У Вас были кумиры?

— Я ведь не случайно приехал к Табакову. Я ехал только к нему, у меня не было альтернативы. За время жизни в театре многое происходит, театр – это семья, а в семье всякое бывает... А на днях меня потрясло: когда после спектакля вышел на поклоны Табаков, весь зал встал. Как зрители его принимали! И ведь они его любят не только за кота Матроскина и за Обломова, они его любят как грандиозную личность, как достойного человека. Его имя золотыми буквами вписано в историю театра. Табаков – мощная личность, пример для меня и моих коллег. А вот кумиров у меня никогда не было. Я всегда помню: "Не сотвори себе кумира". Если есть кумир, то ты идешь за ним по проторенной дороге. Что хорошего?! Но я очень уважаю своих коллег – Володю Машкова, Олега Меньшикова. Это очень талантливые люди, у которых я учусь.

— С Володей Машковым Вы не раз играли в кино и в театре. У Вас сохранились с ним добрые отношения?

— Отношения могут меняться, но не забывается, что мы вместе прожили огромный кусок жизни общежитской. Нам есть что вспомнить, и мы рады встречам, вспоминаем. А по работе сейчас мы связаны двумя общими спектаклями. Володя – лидер. Дальше, если даст Бог, он возьмет на себя уже более серьезные организаторские функции. Он режиссер не из тех, что работают на раз. За ним должно идти поколение. И если он будет сейчас развиваться, то у него большое будущее.

— Есть ли, по-Вашему, успехи у современного российского кинематографа?

— Безусловно. Тому свидетельство – многочисленные призы зарубежных фестивалей. Американцы на каннском фестивале заявили даже, что единственный их конкурент – не Европа, не Австралия, не Китай, а русские: приезжают на фестивали с копеечными фильмами, где нет ни баталий, ни дорогих костюмов... И – получают призы. Сейчас поколение молодых имеет шанс заявить о себе: Денис Евстигнеев, Валера Тодоровский, Саша Хван, Иван Дыховичный, Володя Хотиненко... Правда, мы не знаем, в какую сторону все повернется. Из-за сложностей с финансами идет резкий крен в коммерческое кино. Если оно будет хорошее – слава Богу. Но может быть и иначе: мыльные оперы, третьесортное кино. Есть и другой вариант: в небо уйти, снимать картины, интересные лишь узкому кругу людей, картины, которые не увидит никто и никогда... Что получится – трудно прогнозировать. Тем не менее, есть талантливые люди, есть целое поколение.

— Картина "Анкор, еще анкор!" стоит особняком в Вашем творчестве, так ли это?

— Она стоит особняком в том смысле, что на улице меня узнают из-за картины "Анкор, еще анкор!". После "Любви" Валера Тодоровский "продал" меня отцу, Петру Ефимычу, и Петр Ефимыч меня "купил". Так я попал в эту блестящую команду. Интереснейший опыт в моей жизни! После этой картины посыпались предложения сыграть героев, которые из постели в постель прыгают, стать секс-символом. Я по этому пути не пошел, стал искать и пробовать другие роли, другие жанры. В итоге я пришел в "Ревизор" по приглашению Сережи Газарова играть с командой выдающихся русских артистов: Михалков, Неелова, Джигарханян, Ильин, Жарков, Янковский – с командой, о которой можно мечтать всю жизнь.

— Что бы Вы пожелали самому себе?

— Я желаю то, что мне после спектакля "Бумбараш" пожелала маленькая девочка. Она подарила розочку и сказала: "Женя! Я желаю тебе ролей не хуже, чем те, что ты имел". А вообще я желаю себе фактически только одного – работы. А улыбнется ли удача – не знаю. Буду надеяться. И, конечно же, я хотел бы приехать сюда, в Эстонию, снова, с новой достойной работой. И чтобы так же принимали, как сейчас.