ПОРТРЕТ АКТЕРА ЕВГЕНИЯ МИРОНОВА. ПРИЧИНЫ УСПЕХА

Журнал "Театральная жизнь" №4-5
2003
Марина Потапова

"Он – принц, а я из Саратова" (из интервью)

Определив так разницу между собой и Гамлетом, Евгений Миронов подчеркивает и обыгрывает ее. Каков бы ни был статус, время жизни и культурный образ героя, этот актер всегда остается в своей пластике, которую каждый режиссер пытается выгодно использовать. Конечно, не смотря ни на какую разницу, он сыграл роль Гамлета, но некий здравый смысл не дает ему забыть, кто он и откуда.

Актерская пластика моего героя настолько запоминающаяся, что тем, кто видел его хотя бы в одном спектакле, нетрудно вспомнить несколько основных его "упражнений". Послушно прижатые вдоль тела руки, присогнутые, пружинящие колени, ноги кокетливо сжаты (никогда не расставлены). Вся фигура готова сжаться от нажима, и – общая неуверенность, отсутствие точки опоры. Этой легкостью актер бравирует, она позволяет ему необычайно свободно взлетать на возвышение, а кинороль Хлестакова исполнить с разболтанностью тряпичной куклы. (Легкость в мыслях, Тряпичкин – это все хлестаковские мотивы). Парадокс заключается в том, что за последние несколько лет этот актер исполнял значительные роли классического репертуара.

Очевидно, западным режиссерам именно Евгений Миронов кажется представителем типа русского интеллигента или просто героя (в Театре под руководством Олега Табакова таких ролей у него не было. А в этой работе я буду говорить в основном об антрепризных ролях, после которых он стал так популярен.) Петер Штайн считает его идеальным Гамлетом (а также Орестом), а Д. Доннеллан – Григорием Отрепьевым.

Спектакли Штайна были поставлены в первую очередь для России, и недовольные критики даже называли "Орестею" "гуманитарной помощью" в страшном для России 1993 году. Несмотря на многочисленные комплименты, которые Штайн публично делал актеру (например, "дальше – только космос"), мне видится образ хитрого немца, который хочет сказать нам: именно таков ваш герой – ручной и изнеженный. Не в одном интервью актер описывает, как играл с Петером Штайном в капризность, в есенинскую дерзость, почти помыкал им, смеясь.

Эта дерзость вступает в противоречие с природной застенчивостью юноши. И допуская такие "игры", режиссер, наверное, провоцировал агрессию, которая неожиданно прорывается на сцене, чего он, наверное, и хотел. Неестественность перехода чувствуется в исполнении ролей. Достаточно всего одного широкого жеста, чтобы из покорного русского парня Миронов превратился в "стихию". Вот что увидели два разных критика в исполнении роли Ореста: "Орест – предельная лирическая непосредственность... Он хрупок, почти по-детски беспомощен". А вот взгляд, который вместо беспомощности видит безжалостность и чрезмерную решительность: "Не отводит глаз при виде обнаженной материнской груди, а едва ли не игриво тычет в нее мечом". Робость и застенчивость Миронова "родом из детства". Он сам называет свой сильный комплекс – боязнь публики. Такую застенчивость многие женщины обожают в мужчинах. Вот этот взгляд в критической статье: "Мягкость черт и все остальные составляющие его образа провоцируют некое материнское отношение к нему, несколько опекающее и подчиненное одновременно". Желание подчиниться, которому пришлось поддаться даже серьезному Штайну, происходит от некоторой агрессии, хорошо скрытой жестокости. Вероятно, она развивалась для преодоления и компенсации собственного комплекса. Обратите внимание на внезапную нервность, которая проявляется в интервью. Отвечая на вопрос о прессе, актер начинает "заводиться" от своих же слов: "Остается бороться с этим, не читать, не покупать. Я не покупаю некоторые издания и не смотрю некоторые каналы – выключаю. Это моя такая личная форма протеста".

О себе он рассказывает, что во время обучения в театральном училище приобрел прозвище "король истерик", и описывает историю, как, исполняя роль в спектакле "Полет над гнездом кукушки", настолько забылся, что привел в ужас свою партнершу.

Конечно, именно этого мужчину, а не "облако в штанах" хотят вызвать режиссеры, которые работают с ним. Но если Петер Штайн хочет показать в Герое негероическое, душевное, лирическое, то в первой кинороли (прославившей его) образ был зеркально противоположен (фильм В.Тодоровского "Любовь".) Это было действительно удачное начало. Провинциальный молодой человек, одаренный комплексами, на которые еще лет десять назад никто бы не обратил внимания, становится взрослым человеком. По мере того, как открываются его глаза на мир, он занимает позицию защитника еврейской девушки перед всем миром. Евгений Миронов действительно не из Москвы. В своей семье он так же опекал младшую сестру, о чем вспоминает его мама. Он очень органично смотрится в этой роли. И даже возмужание получилось убедительным и очень понравилось зрителям. Эту наивность хорошо использовать в кино, где на помощь приходят режиссерские приемы. С. Газаров, постановщик фильма "Ревизор", прямо говорит, что еще через два года роль бы уже не получилась.

Напрасно эту "бестелесность", робкость стали культивировать в актере и делать из него героя времени. Кому понадобилось простого "мальчика" (как его нередко называют в прессе) заставлять страдать за Гамлета, Ореста, Треплева и Ивана Карамазова?

Нельзя отказать ему в некоторой изящности в исполнении этих персонажей. Волнообразная пластика позволяет имитировать благородство манер и душевную ранимость. В этой физической податливости есть действительный расчет на зрительское (преимущественно женское) рабство. Фактическое подтверждение того, что такой феномен существует, – роль Джорджа Пигдена в спектакле Владимира Машкова "№13". Безумная застенчивость, зависимость от больной мамы, пугливость и неопытность заставляют всех женщин на сцене прямо-таки бросаться на него. (Хотя это он делает первые шаги, вынужденный "брать всех женщин на себя", ни одну из них не обманывает его лжемужественный вид.) В этом человеке есть вампирские способности. Он берет внимание публики на себя, вызывая, как минимум, обильную жалость. Его чистосердечное признание – он не подстраивается под весь актерский ансамбль. "Я с ужасом подумал, что научился играть без партнеров! Так вышло, что мне достаются в основном главные роли и именно на мне лежит ответственность за спектакль". Он подкупает зрителей, валяясь у него в ногах (то-есть в буквальном смысле, на сцене). Он часто это делает. В исполнении Миронова нет никаких намеков на взаимоотношение двух полов, но... Он играет Гамлета с саксофоном. И хотите знать правду? Он любит его за "красивость и сексуальность".

Вторая главная актерская тема Евгения Миронова (после инфантильности) – тема сумасшествия. До надрыва. Возможно, здесь проявилась душевная неуравновешенность, то ли природная, то ли появившаяся после небывалого успеха. Читающие его интервью хорошо знают, как в результате нервного истощения от исполнения роли Гамлета он оказался в санатории. Роль Ореста, Саши в спектакле "Еще Ван Гог..." и Ивана Карамазова в постановке В. Фокина "Карамазовы И АД" тоже созданы на теме умственного помешательства. Как и первая тема, эта оборачивается противоположной стороной. На другом полюс – уверенность в своем превосходстве, своей гениальности. "Я заявил о себе. Надеюсь, киномир узнал, что есть такой артист. Теперь мне нечего доказывать". Любовь к романтическим противоречиям толкает актера на признание в еще одном несоответствии: "Почему-то окружающим кажется, что я немыслимый балагур, Моцарт, легкий, даже легкомысленный человек. Я не разуверяю. Пусть думают".

В недавно восстановленном спектакле "Чайка", в роли Треплева, нашли место все описанные мотивы. Это страдающий герой, которого горе и разочарование во всем доводит до критического состояния. Это Треплев – сын, Треплев – ученик, Треплев – почитатель. Эффектные выезды на авансцену, ветер и развевающиеся волосы делают чеховскую пьесу мелодрамой.

У Миронова есть прием, как мне кажется, комичный – показывать жестами то, о чем он говорит. Эти жесты привлекают зрительское внимание независимо от содержания его речи. В комедиях, когда эти жесты повторяются, зритель ждет их, узнает и смеется. Это помогает Евгению Миронову быть милым и "своим". От природы у него есть обаяние капризного мальчика. И оно не может развиться в благородство героев.

Мне перспектива его развития видится в образах жестоких и холодных людей. По крайней мере, образ современного героя-любовника будет интереснее.