Несколько лет назад, когда страна с увлечением складывала кубики финансовой пирамиды под названием МММ, подобное сочетание букв по странной иронии судьбы стало популярным и в театре. Любой разговор о молодых сценических силах начинался с упоминания о квартете ММММ – Меньшиков, Маковецкий, Машков, Миронов, в которых видели и надежду на будущее, и отчасти воплощенное настоящее. Годы шли, квартет распался. Меньшиков практически исчез с театрального горизонта, Маковецкий давно не имел новых ролей, хотя и практикует в качестве ведущего сравнительного рода церемоний. Машков увлекся режиссурой. И лишь у Евгения Миронова театральный роман, похоже, в самом разгаре.

Впрочем, Миронов сегодня уже явно не нуждается ни в каких квартетах и прочей групповой поддержке. Оставаясь в труппе Театра под руководством Олега Табакова, он частенько гастролирует в других театрах и антрепризных компаниях, не забывая и о кино. Внешние атрибуты успеха тоже налицо – на Миронова без устали сыплется град престижных кино- и сценических наград, звания "заслуженного артиста России" удостоили до 30 лет и тут же одарили Государственной премией.

Ну, и представьте себе среднестатистического провинциального юношу, приехавшего покорять отечественную театральную Мекку, на которого спустя короткое время все это обрушилось. Как тут не закружиться голове, не возомнить себя неприкасаемо-звездной личностью на голливудский манер? Мало ли таких примеров? Миронову странным образом пока удается избежать этих привычных соблазнов. Не грозит ему, кажется, и раннее почивание на лаврах, замешанное на актерской самоуверенности. Одна из юных коллег по перу с забавным недоумением делилась собственными закулисными впечатлениями в день спектакля "Карамазовы И АД": "Все актеры ведут себя, как люди, общаются, шутят, а Женя бродит по сцене и что-то бормочет. В образ он, что ли, входит?" Надо было слышать иронию, с которой звучала эта фраза. И впрямь, к чему такие нежности, коль спектакль прошел уже десятки раз?

И еще вопрос. Какие качества потребны молодому актеру, чтобы его безоговорочно выделили из сотен ему подобных? Голливудский облик супермена? Талант? Или все-таки нечто такое, что выходит за рамки категорий искусства, принадлежит уже самой жизни и нашим с ней отношениям? Расхожая формула: герой – отражение своего времени. Так вот, у Миронова все с точностью до наоборот. Его персонажи в наше время и в наше рыночно-американизированное "искусство" категорически не вписываются. ...

В "Обыкновенной истории" И. Гончарова (в обработке В. Розова) роль Сашеньки Адуева ... перешла к Миронову по наследству от Табакова. Хотя "истории" эти в двух своих вариантах прозвучали по-разному, блестяще показав смену эпох и ценностей. Тот, давний спектакль, поставленный Г. Волчек, стал одной из легенд "Современника". Там все было всерьез – жизнь, любовь, крах иллюзий. Сегодня, в версии О. Табакова, плавно перешедшего на роль дядюшки, все скорректировано временем – а оно требует ощутимой иронии, лицедейства и внятного отношения не только к гончаровским героям, но и к себе самим, вчерашним.

Миронов, не жалея комических красок, блистательно и молниеносно проводит своего юного провинциала по психологически-карьерным лабиринтам. Он влетает на сцену, как вихрь, скользя по натертому паркету, – "мальчик резвый, кудрявый, влюбленный". Словно гонит его попутный ветер ожиданий и надежд. Поминутно кидается к дяде с поцелуями и объятиями, чуть не сбивая того с ног. Суетится, подпрыгивает, декламирует, забавно негодует, а дядя знай себе перемигивается со зрительным залом, произнося циничные тирады. А потом удар за ударом – стихи плохи, барышня предпочла другого. Сашенька – Миронов утихает, блекнет, впадает в пьяную хандру и скуку. Но то до поры, до "второго пришествия" в столицу. О, тут он неузнаваем: прилизанные волосы, самодовольный румянец, округлившееся брюшко, степенная поступь. И при этом существо почти что инфернальное, фантасмагорическое, гротесковое. Как кричит он в финале: "Поясница!", почти, как "Пропала жизнь!". Смешно и жутко одновременно, ведь и впрямь жизнь-то погублена. Только у Миронова это не конкретный случай, это – явление.

Он вообще замечательно умеет держать форму и попадать в стиль того, что играет. Бывает и так, что этот самый стиль, а заодно и смысл происходящего выявляются только благодаря Миронову, несмотря на весомое окружение. Так случилось в спектакле "Анекдоты", поставленном В.Фокиным все в той же "Табакерке". Режиссера, видимо, настолько увлекла первая часть постановки – "Бобок" Достоевского, что вторую – "Двадцать минут с ангелом" Вампилова он, кажется, полностью отдал на откуп актерам. Среди которых, впрочем, были и О.Табаков, и В.Машков, и С.Безруков. Они же почему-то с энтузиазмом окунулись в привычную "бытовуху", от чего Вампилов, как известно, весьма далек. И только Миронов – Хомутов и впрямь казался то ли неким "ангелом", то ли чаплинским человечком, существом забавно-нелепым – в шляпе, надвинутой на оттопыренные уши, в старомодном плаще с короткими рукавами, которые он постоянно и нервно одергивал. Он то провоцировал смех своей комичной "незаземленностью", то впадал в серьез, и от него-то и тянулась через зрительный зал ниточка от Достоевского к Вампилову, чего так хотелось режиссеру. ...

Способность актера энергетически оживлять жесткую логическую конструкцию постановки, была счастливо замечена Валерием Фокиным, сделавшим ставку на Миронова в своих последних работах "Карамазовы И АД" в "Современнике" и "Последняя ночь последнего царя" в агентстве "Богис". Задача для молодого артиста, что и говорить, была сложная, и не по творческим только, но и по человеческим параметрам: вступить на зыбкую грань четкой, почти математической логики и безумия, побывать в пограничном состоянии между тем и этим светом. Видимо, чувствуя естественный недостаток собственного жизненного опыта, Миронов смело отправился в кащенковскую больницу и, говорят, проводил там дни напролет, постигая и "философию безумия", и ее бытовые приметы. И как уж это все преломилось в "загадочной актерской душе", неизвестно, но результат оказался блестящим. Мы привыкли к "жизни человеческого духа" на сцене; у Ивана-Миронова жил воспаленный мозг, доводя своего "раба" до отчаяния, до срыва, до финального сумасшествия и белой смирительной рубашки-савана. Все происходящее на сцене казалось материализованными вспышками его сознания, диалоги велись лишь с самим собой, глаза смотрели куда-то внутрь, в пугающие бездны.

Родным братом Ивана казался и бывший чекист Лукоянов из "Последней ночи", заплутавший между идеями "мировой революции", долгом и совестью, которая и двадцать лет спустя не дает покоя. Герой Миронова уверенно существовал в атмосфере балаганного абсурда, сочиненной режиссером, провоцируя, вызывая страшные в своей реальности видения, предшествовавшие кровавой развязке. Среди всех персонажей спектакля, разведенных по разные стороны баррикад, но твердо убежденных каждый в своей правоте, он один не знал покоя, добровольно и мазохистски-отчаянно обрекая себя на эту душевную каторгу...

Хорошо бы закончить эти заметки на оптимистической ноте: мол, смотрите, как все удачно складывается. Если бы не вечная актерская зависимость и непредсказуемость любой творческой судьбы. При всем своем таланте, темпераменте и прочих качествах Евгений Миронов все же явно нуждается в крепкой режиссерской руке. И одновременно заслуживает того, чтобы спектакли делались в расчете на его индивидуальность. Можно, конечно, пуститься и в "одиночное плавание" по антрепризам и независимым проектам, но практика, увы, показывает, что от вожделенной "свободы" частенько остается только пустой звук. Как тут не перефразировать классическое: "Мы в ответе за тех, кого открыли". Все заявки уже сделаны, остается самое главное – жизнь.