ГОРДОСТЬ И ПРЕДУБЕЖДЕНИЕ, ИЛИ УТОМЛЕННЫЕ МИХАЛКОВЫМ

062.in.ua
01.05.2010
Наталья Кандаурова

Похоже, именно это двигало критиками, предавшими анафеме Михалкова и его новый фильм.

Михалков выжил из ума, утратил чувство меры, потерял вкус, скатился в пошлый анекдот... Вся эта шумиха вокруг выхода в прокат "Предстояния" – сущая правда. Только поменяйте, пожалуйста, в первом предложении фамилию режиссера на обширный список критиков, которые задолго до премьеры возненавидели и картину, и ее автора, приготовились бомбить их примерно тем же образом, что немецкий солдат в фильме – баржу Красного Креста, и таки сделали это, не обращая ровным счетом никакого внимания на тот факт, что кино, вообще-то, получилось хорошее.

Дым без огня

Мы явно имеем дело с массовым психозом. В интернет-обсуждениях фильма, который, к слову, попал в основную конкурсную программу ближайшего Каннского фестиваля, сообщают, что кинозалы пустуют, а те немногие, кто отваживается посмотреть творение будто бы выжившего из ума гения, уходят с показов, посылая проклятья и фигуры из одного пальца в адрес экрана. Даже если это люди из параллельного мира, в котором дурного кино не существует вовсе, их реакция кажется по меньшей мере странной.

Профессиональные критики тоже утратили адекватность: они не оценивают сценарий и качество съемок, актерскую игру и сочность характеров. При этом предъявляют фильму ряд эксклюзивных претензий (я не выдумываю – это результат тщательнейшего мониторинга): у Михалкова не такие усы, у его дочки Нади не такие "сиськи" (тут цитирую сразу и критиков, и фильм), шмелей в кадре слишком много – как вам уровень дискуссии? И вот еще что многих возмутило: кровь, смерть и прочие мерзости войны слишком ужасны и – подумать только! – вызывают отвращение. А что, простите, они должны вызывать? Умиление? Румянец? Хороший аппетит?

Очевидно, что причина всего это безумия в ненависти к Михалкову, которого не обвинили разве что в регулярном употреблении крови младенцев, но то ли еще будет: не за горами третья часть "Утомленных".

За что ненавидят Михалкова? Я не по этой части. Могу объяснить только, за что я его люблю. За фирменную и абсолютно искреннюю разухабистость, размашистость, и – да! – за презрение к чувству меры. За чувство юмора – оно все еще при нем: шмели в кадре и рекламный слоган про "великий фильм" как раз тому подтверждение, а не опровержение. И еще за то, что Михалков – я понимаю, да, что на фоне вышеописанной шумихи выгляжу сейчас сумасшедшей – по-прежнему умеет снимать кино.

Вот такое вот кино

Итак, герои первой части трилогии, удостоенной "Оскара", вопреки финальным титрам, остались в живых. Комдив Котов встречает начало Великой Отечественной в колонии: политическую статью ему таинственным образом меняют на уголовную, благодаря чему он избегает расстрела, но все же попадает в штрафбат. Дмитрий Арсентьев по поручению Сталина ищет Котова (а вот не спрашивайте, как Митя выжил после вскрытия вен – это последний вопрос, который возникает при просмотре фильма), чтоб вручить ему таинственную папочку (что там к чему – узнаем уже в финальной части трилогии). Маруся и Надя теперь тоже Арсентьевы: первая по обыкновению истерит, вторая – ищет отца, попадая из пионерлагеря прямиком на войну.

Главные персонажи, меж тем, в кадре возникают лишь время от времени. Война Михалкова складывается из десятка историй с участием совсем других героев. Звезды первой величины тут даже в самых крошечных ролях (например, у бабочки-капустницы здесь роль больше, чем у Алексея Булдакова). Окажись все эти "виртуозы Москвы" на площадке у какого-нибудь режиссера-слабака, сравняли бы его с землей, как немецкие танки – роту кремлевских курсантов. Увы, у Михалкова набор сильнейших сольных выходов тоже не складывается в единое целое (то ли потому, что у фильма пока нет финала, то ли оттого, что режиссер сочинял эту картину 16 лет – и придумал столько, что за один раз не унести ни при каком раскладе), но при этом совершенно очевидно, что плясали звезды под михалковскую дудку, а не стихийные бенефисы устраивали.

Тут каждый на своем месте и каждый незаменим. Обойтись можно было бы разве что без бюстика Сталина, упавшего рядом с только что уверовавшей в Бога Надей, да пары-тройки слишком уж карикатурных немцев. Как быть с цыганочкой с выходом, место которой Михалков умудрился найти даже в военной драме? Ее уместность небесспорна, но глаза маленькой девочки-цыганки и ее танец по эмоциональности и какой-то неповерхностной достоверности не уступают ни монологам командира штрафбата в исполнении Евгения Миронова, ни боевому крещению кремлевских курсантов с помощью праздничного салюта, ни страданиям героини Марии Шукшиной по поводу судьбы ее люстры из венецианского стекла.

От ужасного до смешного

Михалков сам рассказывал, что задумал свою военную эпопею, посмотрев "Спасти рядового Райана". Кружение в воздухе сожженного листка с доносом указывает на то, что режиссеру нравится, как минимум, еще один фильм с Томом Хэнксом в главной роли: там, где в воздухе парит перышко. Гибель баржи Красного Креста снята по мотивам "Титаника", а пикантная просьба, с которой обращается умирающий 19-летний Дормидонт к ставшей медсестрой Наде, отсылает к "Английскому пациенту": ожоги обладателя мудреного имени и смертельного ранения почти так же ужасны, как у героя Файнса, а отзывчивость Нади сравнима с отзывчивостью медсестры, которая в начале фильма Мингелы запросто целует солдата, просто так. Дотошные критики расскажут вам еще много чего на предмет "что и откуда". Их это почему-то возмущает: дескать, украл и не постыдился. Слова "цитирует" они настойчиво избегают. Меня же ребусы, намеки и ассоциации, напротив, только развлекают, и я с удовольствием включаюсь в эту игру, сравнивая, например, сцены со снайперами, которые засыпают на позиции, – в "Предстоянии" и в "Повелителе бури", главном зарубежном фильме прошлого года. Михалков публично заявлял, что картина Кэтрин Бигелоу ему очень понравилась, но ни в плагиате, ни в реверансе его не заподозришь – свои фильмы о войне два оскаровских лауреата снимали одновременно. И все равно – любопытно.

А вот две сцены со Сталиным, показанные в самом начале "Предстояния", похоже, следует не только наложить друг на друга, но и использовать в качестве ключа ко всей картине. В первой изображен Сталин из сна Котова. Вторая – как бы реальная: Арсентьев на даче у верховного главнокомандующего получает задание разыскать комдива, который не был, как выяснилось, расстрелян. Сцены сняты в разной стилистике. Первая – помесь лубка и анекдота. Вторая – психологический триллер. Но Сталин одинаковый в обоих случаях: юморной и добродушный такой старик, от каждого "ласкового" слова которого душа уходит в пятки.

С фильмами о войне примерно так же – можно снимать комедию, можно драму, можно, как сделал Михалков, чередовать одно и другое: главное – уловить суть. Чередовать получилось, может, и не идеально, но суть – она поймана: война – это страшно, противоестественно и до безобразия безумно – настолько, что иногда даже смешно.

Хорошо: Прямота и одновременно деликатность, с которой изображены ужасы войны – они отлично проявились, например, в сцене, где Котов, вооруженный одной лишь саперской лопаткой, убивает немца.

Плохо: Нездоровая атмосфера вокруг фильма, вынуждающая всякого, кто желает сделать ему комплимент, предварительно предъявить справку о психическом здоровье.

Убойная сцена: Две – в которых объясняется, насколько Пушкин "наше все".