Патология на перестроенном экране

... Фильм "Жена керосинщика" Александра Кайдановского, завершенный в 1988 году, констатирует очевидное: времени больше нет. Никакие социальные катаклизмы (смерти невидимых вождей-богов) уже не имеют никакого значения, ибо социум окончательно подчинился насильственно навязанному ему муляжу, слился с собственным субститутом до потери различия, утратил жизненные функции за ненадобностью. Аномалия присутствует здесь как нечто само собой разумеющееся. Ангел, разгуливающий среди людей, не в состоянии не то что спасти, но вообще хоть как-то повлиять на их уродливое существование. Висит себе, распятый на потолке коммунальной кухни. Пучеглазые красные рыбы в лубочном дворике с фонтанчиком; снег, хлопьями засыпающий жаркий летний день; флейтист, не прекращающий дудеть, сгорает до горстки пепла; рыба, вгрызающаяся в палец следователя и говорящая человеческим голосом, –все блеф, все смутные сполохи инобытийного, не оставляющего никаких следов на мутной поверхности стоячей жизни, которая вся и есть эта поверхность.

Кинопространство, перенасыщенное литературными, живописными и кинематографическими реминисценциями, кажется многослойным и гиперкогерентным, но множественность форм нивелируется в болезненно-вялой тональности. Фраза из монолога Христа в мюзикле "Иисус Христос – суперзвезда": "Who is my Father? Where is my Mother?", – вдруг процитированная керосинщиком, в историческом времени которого до создания Эндрю Ллойдом Уэббером культового произведения еще пара десятилетий, провоцирует на ассоциации с моделью множественности времени. Но время здесь застыло в своей конечности – означенный 1953-й, год смерти Вождя, стал точкой, в которой нет больше ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Ложным оказывается и противопоставление психической аномалии и "шоуизированного" социума. Блаженные лица настоящих сумасшедших лишь естественным образом зеркально отражают омертвение жизни, ибо они застыли в неподвижности по пути в бесконечно далекие Семиракоры.

Деструктивный процесс вошел в стадию необратимости. Империя трещала по швам, и удержать ее от распада уже было невозможно ни танками, ни постановлениями (а других способов советские политики, равно как и их преемники, не знали). Резня в Нагорном Карабахе, первые шаги к суверенитету в Грузии, Литве и Эстонии наглядно демонстрировали фиктивность "государства-индивида", по замечанию Деррида, "уникального и сингулярного, которое присвоило – или хотело присвоить – себе имя собственное без какой-либо отсылки к единственности места или национального прошлого". Перестройка, задуманная как косметический ремонт, обернулась полным разрушением заржавевшего каркаса, потянувшим за собой и кинематограф. ...