ХОТЕЛИ НЕЖНОСТИ

Газета "Культура"
Светлана Хохрякова

В новелле Франца Кафки "Превращение", как известно, человек в один не самый прекрасный миг проснулся и обнаружил, что превратился в насекомое, а позднее понял, что не нужен никому в целом свете. Валерий Фокин несколько лет назад сделал сценический вариант "Превращения" в Сатириконе, казавшийся невозможным. Как воспроизвести в театре описанные Кафкой все эти превращения то ли в жука, то ли в какую иную тварь, и не впасть в детский утренник? Рисковал сильно, но в итоге выиграл. Выиграл в большой степени и потому, что нашелся идеальный исполнитель роли злосчастного коммивояжера Грегора Замзы – Константин Райкин, который еще в студенческие годы славился своей необыкновенной пластикой и способностью сымитировать любого шимпанзе, не говоря уже о силе внутреннего драматизма, необходимой в данной роли, коей Райкин обладал.

Годы спустя Фокин пускается, казалось бы, в менее опасное плавание все с тем же "Превращением". Менее опасное только потому, что у кино куда большие технические возможности в сравнении с театром. При том, что опасности режиссерского дебюта никто не отменял.

Сценарий написан Валерием Фокиным совместно с Иваном Поповым, которого в кинематографической, да и не только кинематографической, среде знают прежде всего как режиссера простого и нежного (запомним это слово) фильма "Котенок".

Спонсоры нашлись серьезные. Список возглавляет "Норильский никель". Именно представители этой компании и предложили Фокину взяться за кинопроизводство, увидев его сценическое "Превращение". У народившегося в результате фильма в титрах имеется посвящение: "Памяти Петра Лебла" – чешского режиссера, совсем недавно ушедшего из жизни, которому на сцене необыкновенно удавалась фиксация сложнейших вибраций человеческой души.

Театральный режиссер Валерий Фокин успел поработать в телевизионном кино, снял "Транзит" с Михаилом Ульяновым и Мариной Нееловой, а в "большом" кино, у которого несколько иные законы, дебютировал только теперь. Экран потребовал другого актера на главную роль, по возрасту в том числе. Фокин пригласил Евгения Миронова. Захотел быть полностью свободным от прежнего сценического опыта, собрал абсолютно новую актерскую компанию.

Евгений Миронов – казалось бы, идеальный исполнитель роли Грегора Замзы по своей психофизике, нервному устройству. Однако реальность кино мало похожа на сценическое движение жизни. И ее природу Миронов прекрасно знает. В процессе съемок бесконечно занимался йогой и ушу, учился прямо-таки цирковым трюкам – типа зажигания спички при помощи ног, делал это неистово, рьяно. Текста у него не так уж много, опору искали в другом – в пластике прежде всего. Миронов на экране шевелит руками, словно лапками, ползает, имитирует жучище-паучище. Делает это подробно и обстоятельно, почти непозволительно для кино. Да и ритм фильма – неторопливый, ползущий, вроде бы показанный самой литературной природе Кафки, – иногда идет во вред тому, что мы называем собственно "кино", с его скорым движением, экшном. Хотя, безусловно, не физические метаморфозы являются определяющими, но душевные движения героев как реакция на случившиеся физические изменения.

В рецензиях на сценический опыт Фокина когда-то писали об эффекте замедленной съемки, теперь мы вынуждены апеллировать к проникшим на экран законам сцены. Режиссер отказался от возможных компьютерных преображений, намеренно бежал от того, что великолепно удается в американских фильмах ужасов. Вроде бы правильно сделал, потому как подобного рода фокусы нам еще не по силам. Но буквально увяз в их театральных эквивалентах.

Фильм красиво снят. Команда собралась хорошая: оператор Игорь Клебанов, художник Леонид Свинцицкий. Город в дожде – это особенно красиво, словно картина в раме на стене, пронизанная световыми потоками. Задачи перед постановочной группой стояли непростые. Комната, в которой происходят главные события, должна была трансформироваться: потолок превращаться в пол, когда по нему ползает насекомое по имени Грегор. Тщательно воспроизвели дух эдакой добропорядочной бюргергской семьи, и в этом преуспели: дух, который должен в одно мгновение быть уничтожен, перевернут.

То, что снимал "Превращение" режиссер театральный, сразу видно по кастингу. Приглашены, помимо Миронова, отличные театральные актеры, сегодня редко снимающиеся: Татьяна Лаврова, Людмила Полякова, Любовь Руднева, Игорь Кваша, Авангард Леонтьев. Музыка Александра Бакши, наполненное звуками пространство с бесконечными потоками дождя, стекающей воды, – это так красиво, и кажется, кроме них ничего иного не существует: закрыли дверь или окно – и наступает кромешная, как тьма, тишина. Разве что тиканье часов разнообразит застывший воздух. Эта странная партитура – плоть от плоти театральных опытов Фокина, которые и на кинопленке живут почти так же, как на сцене. Что хорошо для театральной реальности – иной раз просто смерть для кинематографа, и наоборот. В случае данного "Превращения" таких смертей хватает.

Валерий Фокин стремился к нежности, прочтению Кафки именно сквозь эту призму, а не к воспроизведению уродства, с которым у нас Кафка часто ассоциируется. Нежность должна была возобладать. Собственно, она и имеется прежде всего благодаря Евгению Миронову. Но мгновенное охлаждение родителей к собственному чаду, предательство, по сути, отсутствие каких бы то ни было мук в связи с произошедшим выглядят довольно странно. Стремился Фокин встревожить зал, заставить его зарыдать над судьбой несчастного Замзы, обреченного на одиночество. Замзу и в самом деле жалко, но по одной причине – у него жестокосердные родители (не более того). Они не стали бороться за своего сына до конца. Трагедии иного формата, если угодно – общечеловеческого, не случилось.