Денис Евстигнеев снял новый фильм – про маму и ее пятерых деток. Задолго до выхода фильма на экран было известно, что в основу фильма положена история семьи Овечкиных, бывших сначала советским музыкальным семейным ансамблем, а в середине восьмидесятых вдруг решивших угнать самолет. Евстигнеев так горячо утверждал, что фильм вовсе не про Овечкиных, что захотелось пересмотреть старые документальные фильмы Герца Франка (один из которых был снят до попытки угона, другой – после).

Евстигнеев действительно снял свое собственное кино, подозрительно напоминающее набор клипов "Русского проекта". Об этом не написал только ленивый. Между тем, помимо "Проекта" и Франка, фильм задействует и другие интертекстуальные связи. Говоря русским языком – заставляет вспомнить и о других картинах.

Первая из них – очевидна. Это фильм времен нашего (и, соответственно, Евстигнеева) детства под тем же названием – "Мама". Для представителей младшего поколения напомню, что это была версия сказки о козе и семерых козлятах, где Гурченко играла козу, а Боярский – волка. Фильм был снят в жанре, который "Советский экран" удачно окрестил "волчьим рок-н-роллом"(наверное, так я впервые увидел это слово напечатанным типографским шрифтом. Да и вообще напечатанным). Кажется, они еще катались на коньках, но это неважно.

Важно другое. В силу совместности постановки русская сказка о козе и семерых козлятах была скрещена со своим восточно-европейским аналогом, и количество козлят упало до пяти. Если мы вспомним, что ансамбль Овечкиных назывался "Семь Симеонов" (тоже отсылка к сказке!), а числе братьев в фильме Евстигнеева – пять, то сюжет начинает постепенно вырисовываться.

Центральной темой сказки является тема укрытия/дома/узилища и его надежности/ненадежности. Волк врывается в домик, где прячутся козлята; один козленок прячется в печке; остальных волк съедает (инициационный мотив Ионы и кита или, если угодно, того же волка и Красной Шапочки); при появлении козы козленок выходит из печки, после чего коза спасает и остальных козлят. Помимо очевидной инициационной интерпретации (поглощение суть символ испытания, ухода/увода испытуемых в лес), отметим очевидную перинатальную символику, еще больше усиленную названием фильма "Мама".

Впрочем, оставим интерпретации антропологам и культурологам и вернемся к фильму Евстигнеева. Мотив поглощения/вызволения заявлен в нем с пугающим постоянством: это и самолет, куда врывается ОМОН (как волк в избу?); и собственно деревенский дом и московская квартира, последовательно продаваемые матерью; шахта, подводная лодка и чум; разумеется, лагерь, тюрьма и психушка. Сюжет, как нетрудно видеть, инвертирован: один из детей, решивший спрятаться (прикинуться душевнобольным), как раз и оказывается проглочен основательней других.

С козлятами и козой все у Евстигнеева ясно, а вот волк выглядит как-то расплывчато. Волк – это государство? "Левиафан" Гоббса? Власть? Система подавления? Черт его знает.

К концу фильма зритель все-таки понимает, что причина бедствий героев вовсе не в злокозненности (пост)советской власти, а как раз наоборот – в главной героине. Собственно, как это часто и бывает, мама и оказывается главным волком – точно так же, как бабушка Красной Шапочки на поверку оказывается тем же серым разбойником. Вероятно, это отождествление неслучайно для Дениса Евстигнеева, сына известной актрисы Галины Волчек.

Впрочем, режиссер не устает утверждать, что его фильм не имеет отношения к его маме. И утверждает это столь страстно, что впору заподозрить действие описанных венским кудесником механизмов вытеснения, ответственных, в частности, за то, что субъект не осознает своей одержимости эдиповым комплексом. И здесь уместно вспомнить другой фильм похожего названия – классический трэш-боевик Роджера Кормана "Кровавая мама", о семье налетчиков (!), работавших под предводительством собственной матери. В отличие от Евстигнеева, Корман всячески подчеркивает фрейдисткую подоплеку истории – вплоть до того, что мать спит со своими детьми. Евстигнеев же старательно вытесняет возможный сексуальный подтекст (неслучайно ни у кого из детей нет семьи!), впрочем, как и положено Эдипу, отца убивает довольно быстро. Так что лучше бы эта веселая семейка вместо "Кубинской песни" сыграла из Джима Моррисона:

Father! I want to kill you!
Mother! I want to (проигрыш)

Вот порадовался бы весь Кремлевский Дворец Съездов!