ОТЛИЧНОЕ КИНО

letopis.kulichki.net
29.05.2003

Наконец-то свершилось.

Наконец, после двадцати лет полного загнивания российского кинематографа, после бесконечных "братков", "ментов", "бригад" и прочих "ворошиловских стрелков", мы увидели настоящее и очень хорошее кино. Как ни странно, этим фильмом оказалась экранизация произведения одного из наиболее неудобочитаемых и глубокомысленно-запутанных авторов – Достоевского.

Я имею в виду – "Идиота".

К нашей общей радости и удовольствию, этот фильм не только является большим и неоспоримым успехом российского кинематографа, но и делает совершенно очевидной одну очень непростую мысль – можно практически и полностью перенести на экран литературное произведение таким образом, что экранная копия будет казаться подлинником.

Для этого фильм должен быть не только хорош сам по себе, но во много раз лучше литературного оригинала.

Можно с уверенностью сказать, что все предыдущие попытки подобного переноса (не экранизации, а именно переноса) книги (и не только Достоевского) на экран заканчивались более или менее очевидными неудачами. (Из последних – фильм "Момент истины", который стал не более чем иллюстрацией к неплохой повести, несмотря на то, что был перенесен на экран практически текстуально.) С "Идиотом" этого не произошло. Хотя "текстуальность" фильма порою идет ему во вред. К счастью, довольно редко.

Как ни странно, это происходит в основном с появлением на экране генерала Иволгина. Особенно в восьмой серии, где его длиннющий завиральный монолог только тормозит действие, не привнося ничего нового ни в характер генерала, ни в характер князя Мышкина. Зачем понадобился режиссеру этот бенефис Петренко, мне непонятно.

Между прочим, этот пример – не столько недостаток фильма, сколько недостаток романа. Роман – многословен, невнятно запутан, поступки героев порою (и довольно часто) плохо мотивированы, противоречивы и даже нелепы. Все это принято списывать на психологичность и глубинную многоплановость автора. Я не уверен, что это так. Напротив, я уверен, что это так лишь в небольшой степени. А в большей степени – это прямая неряшливость автора и (мягко говоря) неважное владение законами литературного жанра. И фильм эти недостатки только подчеркивает.

Я вообще поражен, сколько таланта, труда и хитроумия вложил режиссер и весь коллектив фильма, чтобы из резонерских рассуждений всех без исключения персонажей романа создать характерные, запоминающиеся, живые образы разных людей. Но даже через этот титанический (и благодарный!) труд то и дело прорываются прямолинейно-фронтальные мизансцены периода древнегреческих трагедий: один говорит – все слушают. И не просто говорит – а говорит долго. И не просто слушают – а внимают, выстроившись в одну линию, строго и безмолвно. Как парадный строй войск слушает командующего.

Это угнетает.

Актерский ансамбль – великолепен. Но даже их (практически гениальная) игра не в состоянии скрыть назидательной прямолинейности первоисточника.

Например, генерал Епанчин и генерал Иволгин. Один из них – пьяница, враль и неудачник, другой – напротив, владелец доходных домов, откупщик и член советов нескольких акционерных обществ. Но тем не менее оба – генералы. Значит, было же что-то в характере старшего Иволгина, что позволило ему (при всех его недостатках) дослужиться до генерала? Что именно? Достоевский этот вопрос обходит. Ему неинтересно. У него старший Иволгин – функция, долженствующая подчеркнуть простодушие князя. Но неужели этот вопрос не был интересен Бортко и тем более Петренко?

Генерал же Епанчин к концу фильма представляется все более неуверенным подкаблучником решительной жены своей. При этом он вроде бы не отмахивается от семейных проблем, но и никак не может определить к ним своего отношения. И чем дальше, тем более непонятно, как такой нерешительный недотепа смог сделать неплохую карьеру, да еще в совершенно разных областях.

Удивил меня поначалу режиссерский выбор генеральских жен. Согласитесь, что трудно предположить у весьма и весьма немолодых матерей наличия восемнадцатилетней дочери и сына-подростка. Но в конце концов они меня убедили – они только выглядят так, а своей душою и своим темпераментом вполне способны удивить нас всех еще не раз.

Странной мне показалась и внешность Гани Иволгина. Достоевский изначально характеризует Ганю как человека "с душою черною, алчною, нетерпеливою и завистливою". Так же его воспринимают и другие персонажи. Собственно, на этой характеристике и построена вся интрига первой части романа. Поэтому я был несказанно удивлен, увидев человека с благородной внешностью грузинского князя. Душа (характер – другими словами) и внешность – вещи весьма и весьма взаимосвязанные. Низкая душа так или иначе накладывает отпечаток на самое изысканное лицо, и наоборот. Бывают, конечно, и исключения, и даже достаточно много, но все-таки количество их преувеличено именно потому, что эти исключения наиболее интересуют литературу и другие искусства.

Благородная немногословность Гаврилы Ардалионовича вступает в полную гармонию с его внешностью во второй части фильма (романа), но вначале это несоответствие очень режет глаз. Мелкая Ганина суетливость в начале фильма должна была найти какое-то отражение в его внешности. Не знаю, что это должно было быть – какая-нибудь безвкусица в одежде (впрочем, нам вряд ли удалось бы уловить ее в модах девятнадцатого века), нелепость в прическе или еще что-нибудь. Но этого нет.

Гаврила Ардалионович в течение полугода кардинально меняет характер и манеру поведения, оставаясь неизменным. Что делать? – Достоевский не потрудился мотивировать его метаморфозу. Эта немотивированная нелепость плавно перетекла и в фильм, усугубив себя ярким зрительным образом.

Как это ни странно, но Машкову почти нечего играть. Рогожин у Достоевского тоже оказывается функцией, черным фоном, подчеркивающим светлый облик князя Мышкина – и не более того. То тут, то там появляется на секунду его мрачное лицо красочного абрека, но этого действительно оказывается достаточно для развития постоянно буксующего сюжета.

(Впрочем, считается общепринятым, что сюжеты у Достоевского – не главное. Действительно, какой сюжет у "Идиота"? Банальный любовный треугольник, вернее, два любовных треугольника – Мышкин-Аглая-Настасья Филипповна и Мышкин-Рогожин-Настасья Филипповна. Мировая литература придумывала-конструировала сюжеты и позамысловатей.)

Вот, кстати, добрались мы и до Настасьи Филипповны.

Я не знаю, было ли задумано режиссером или получилось так само собою, но Настасья Филипповна показалась мне тривиальной стервой, занимающейся своими интригами исключительно в силу своего скверного характера. Да и то сказать, кто знает о побудительных мотивах ее поведения? Всю ее глубинную психологию, все ее негодяйства во имя самоунижения – все это придумал и рассказал нам князь Мышкин, а князь, знаете ли, был большой оптимист и большой идеалист. Его оправдательная версия поведения Настасьи Филипповны – только версия и ничего больше. Когда сама Настасья Филипповна вспоминает об этом, она в меру сил подыгрывает князю, когда забывает, то просто для собственного удовольствия оскорбляет всех налево и направо. (В данном случае я имею в виду "игру" персонажа, а не актрисы, ее изображающую.) Отбросьте многозначительные выдумки влюбленного князя, и вы получите незамутненную интеллектом Джину из "Санта-Барбары", приложите к провинциалке-Джине десяток рассуждений о ее горькой доле, и перед вами готовая Настасья Филипповна.

Впрочем, нет. Ни один психотерапевт не сотворит из Джины Настасью Филипповну, но обратную процедуру может сделать каждый – нужно только не поверить князю Мышкину. Это – трудно, ибо князь не только оптимист, идеалист и романтик. Он действительно психолог (к счастью, не психотерапевт) и незаурядный пропагандист. (Это слово приобрело в последнее время несколько другой оттенок, но, как утверждает словарь иностранных слов, оно означает всего только "углубленное разъяснение идей, учений; идейное воздействие на широкие массы".) Правда, идейное воздействие на близлежащие широкие массы Епанчиных и Иволгиных у него неважно получается, массы дружно посчитали его идиотом, а Настасью Филипповну тем, чем она является на самом деле, но нас с вами он распропагандировал вчистую. Особенно в отношении Настасьи Филипповны.

Пожалуй, достаточно.

Нет, еще два слова... Лебедев и Келлер.

Ильин в роли Лебедева – философствующего болтуна и записного клоуна с постоянным самоуничижением и юродством, – попадает в цель с двухсотпроцентной точностью. Лебедев может быть только таким и никаким иным. Это аксиома, не требующая доказательств. Но Ильин каким-то шестым, седьмым или девятым чувством добавляет ему столько бездонной глубины, что я бы не удивился намеку на то, что именно он – Лебедев, а не князь, не Лизавета Прокофьевна Епанчина, не Настасья Филипповна – тайно дирижирует всем этим паноптикумом терзаний, драм, страстей и страстишек. Но такого намека, к счастью, нет, просто у князя появляется равноправный партнер по философии, по силе духа и по оригинальности мышления. И это удивительно и прекрасно...

Келлер – персонаж во всех отношениях проходной. Пьяница, приживальщик, мелкий (очень мелкий) мошенник в исполнении Михаила Боярского вдруг оказывается человеком чести и долга. И при этом он – не постаревший мушкетер (чего все подспудно ожидают от актера), а действительно обрусевший немец. Именно – немец. И именно – обрусевший...

Вот теперь – достаточно.

Вы скажете – а Миронов? Почему ничего не сказано о Миронове?

Но ведь я только о нем и говорил! Или по крайней мере – думал. Кто умеет читать между строк – читайте, кто не умеет – учитесь... Впрочем, нет, не учитесь! Читать между строк – дурная привычка.

Я ничего не буду говорить о Миронове. Актерский подвиг его – выше слов, которые я мог бы произнести и написать.

Он единственный, кто из "идиота" своими собственными нервами вырастил Человека, практически воплотившего формулу, сто лет спустя довольно удачно сформулированную на новоязе Солженицыным, – "жить не по лжи". Но доказал при этом два отвратительных следствия.

Первое. Чтобы быть Человеком, нужно быть "идиотом".

И второе. Человечество (даже самая благорасположенная к "идиотам" часть), не задумываясь, его (Человека) сжирает немедленно и с удовольствием.

В заключение я поздравляю всех нас с изумительным, прекрасным, захватывающим, умным, многогранным и талантливым фильмом. И приношу мои самые горячие и искренние поздравления режиссеру Бортко, всем актерам, и тем, кого имел счастливую наглость упомянуть в этой статье, и тем, кого имел наглую неосторожность не назвать поименно, и всем работникам фильма – костюмерам, операторам, гримерам, водителям, осветителям, декораторам, художникам, короче говоря, всем тем, кого обычно указывают в титрах, но чьи фамилии столь же обычно в титрах и не читают, а также всем тем, кого даже не указывают и в титрах.

Спасибо всем вам за вашу работу, за те мысли, которые вы вызываете у благодарного зрителя, и за те надежды на возрождение кинематографа (а за ним и страны!), которые вы нам подаете.

Низкий вам поклон!