От фильма "Достоевский" ждали многого: режиссер Владимир Хотиненко, сценарист Эдуард Володарский и актер Евгений Миронов – это те имена, ради которых стоит потратить свободный вечер. Жизнь Достоевского сама по себе настолько кинематографична и наполнена нешуточными страстями, что давно просилась на экран.

Конечно, этот фильм вытянул актер. Самоотверженная работа Евгения Миронова не может не вызывать уважения и восхищения. Походка, жестикуляция, мимика и даже голос настолько далеки от привычного мироновского арсенала, что временами возникало ощущение, что это совершенно другой, незнакомый нам человек. Солженицынские интонации, явно читаемые в речевой манере экранного Достоевского, – тоже вполне уместны. В этом есть даже какой-то метафорический ход – голос одного великого писателя подарить голосу другого великого писателя. Все семь серий Миронов существует в состоянии пограничном, на пределе человеческих эмоций, и в какой-то момент даже показалось, что он устает, не выдерживает заданного темпа (телесериал, конечно, не спектакль, но ощущение сиюминутности все-таки не покидало). Но Миронов вытянул эту роль – вытянул за счет своей дотошности, ответственности, фанатичной работоспособности и профессионального азарта. Это был вызов – и актер мужественно его принял. Все остальное, к сожалению, было не в его власти. И тут-то и начинаются проблемы.

Володарский явно писал мелодраму о Достоевском и его женщинах, в которой он, как человек литературно одаренный, не мог не коснуться ахматовской темы "когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда". Хотиненко снимал байопик – увлекательное жизнеописание с идеологическими аллюзиями, где частная жизнь переплетается с профессиональной и общественной деятельностью персонажа, представляя нам его во всем своем объеме. Ни того, ни другого не получилось – невнятная непроговоренная концепция даже при наличии замечательных артистов тут же дала сбои. Сложнейшую историю взаимоотношений с Марией Дмитриевной, первой женой писателя (Чулпан Хаматова), с Апполинарией Сусловой (Ольга Смирнова) и с Анной Сниткиной (Алла Юганова) авторы дали нам в поверхностном почти, школьном изложении – минуя психологические нюансы, минуя человеческие характеристики, оставляя для каждой героини по одной краске: одна чахоточная, вторая роковая, третья жертвенная. Понять, за что эти женщины были удостоены внимания великого писателя, совершенно невозможно. Как невозможно понять и то, по каким причинам эти женщины так пронзили всю его жизнь, что стали плодиться и размножаться в его романах.

Вообще тема неразрывности жизни и творчества невероятно притягательна для подобных жизнеописаний. Сюжеты и идеи, рожденные в голове у великого писателя, находятся под его ногами. Он их проживает, проигрывает сначала в жизни. И рулетка, и женщины, и предательство, и раздражение, бешенство, и каторга, и ревность, болезнь, и унижение, и нищета – все, что составляет частную жизнь Достоевского, является основой, питательной средой для творчества. Но для того, чтобы эта питательная среда пульсировала и лопалась, переплавляясь в литературную стихию, она должна быть максимально, до краев наполнена головокружительными событиями, мощными страстями и глубочайшими переживаниями. Случай Достоевского – тот самый. И Евгений Миронов играет именно Достоевского, который "мал и мерзок, но не так, как вы – иначе!".

Но телевидение диктует свои правила – и главное его правило состоит в том, что зритель – дебил. Поэтому в фильм вставляют плохо разыгранные эпизоды из романов "Преступление и наказание", "Братья Карамазовы", "Игрок", "Идиот", дабы показать современным идиотам, что писатель ловит свои сюжеты как мух – главное вовремя открыть рот или подставить ухо.

Сценарий и режиссура словно вынуждали актеров существовать по образу и подобию обывателя, впихивать героев в примитивную схему телевизионной поденщины, телевизионного мыла. А мыло патриотически-историческое тоже имеет свои законы: заманив зрителя постельными приключениями классика, не забудь вдуть ему в уши какую-нибудь идеологическую дрянь. Например, напомни ненавязчиво, что Достоевский терпеть не мог либералов и считал их разрушителями России. Для отправления своих политических убеждений экранному Достоевскому приходится иногда вырываться из жарких объятий и бежать то в трактир, то в гостиницу, где он успевает торопливо поговорить с кем-нибудь о лицемерном патриотизме "умника" Герцена, который "отсиживается в Лондоне", и о презренных поляках. Так, пару раз на бегу он пересекается с гламурным Тургеневым (Владимир Симонов) – воплощением ненавистного ему либерализма – и даже хватает его за грудки. А гнусный Тургенев со слегка сдвинутым набок париком намекнет ему в ответ что-то мерзостно-педофилическое.

Подобной чушью увлекались и авторы сериала "Есенин", где экранный поэт развязным голосом Сергея Безрукова хвастался, как врезал "Пастернаку по яйцам". Действительно, "широк русский человек", а уж русский режиссер – особенно. Так и мотает его в кинобиографиях от обожествления и стерильности до хамского панибратства и пошлости. Но кто посмеет упрекнуть его в отсутствии патриотизма?

К этим идеологическим приседаниям, заискивающим реверансам актеры никакого отношения не имеют – их, как во все века, используют втемную.

Это неловкая попытка усидеть на двух, а то и на трех-четырех стульях – потрафить обывателю, развращенному примитивизмом и пошлостью, не выпадать из исторического контекста, бросить свои пару полешков в идеологическую топку и, кроме того, не сильно раздражать интеллектуалов – привела к результату обидному. И даже преступному по отношению к самоотверженному артисту. Словно он в лапы жуликов попал.

А ведь мог бы быть фильм о том, что просто так ничего не дается. Дар божий, дар небесный требует платы. И Федор Достоевский, каким его играет Евгений Миронов, платит за свой дар каждый день, каждую секунду. Мучая себя, мучая близких, оставляя вокруг себя выжженную степь, пустыню из погубленных им человеческих судеб и душ. Мог бы быть фильм о выборе, об убежденности, о праве на заблуждение. О том, что страсть и болезнь почти не различимы, и о том, как они пожирают простого смертного и возвеличивают гения. Об относительности добродетели и порока. Впрочем, это всего лишь телевидение.